Барон Унгерн и Гражданская война на Востоке

Столь же сомнительным выглядит и приводимое Унгерном, в изложении Голубева, обоснование монгольского похода. Вторжение Азиатской дивизии на монгольскую территорию было первой фазой реализации плана Семенова по переброске в Монголию всей Дальневосточной армии, чтобы обрести там новую базу для борьбы с большевиками, а также, если удастся сговориться с китайскими генералами в северных провинциях, свергнуть республиканское правительство и восстановить династию Цин. Утверждение же, приписанное барону, будто он еще в 1911 году, после китайской революции, мечтал о восстановлении маньчжурской династии и использования Монголии в качестве центра борьбы за реставрацию, выглядит совершенно невероятным. Хорошо известно, что Унгерн впервые посетил Монголию только в 1913 году, и никакого особого интереса именно к этой стране, равно как и к императорскому Китаю, до этого момента у него не прослеживается. Во всех дошедших до нас письмах и документах барон рассматривает возвращение на трон Богдо-гегена и изгнание из Монголии китайских республиканских войск только как первый шаг к восстановлению в Пекине императора из династии Цин. Монголия, по замыслу Унгерна, должна была стать частью возрожденной Китайской империи, вместе с Синьцзяном и Тибетом, но отнюдь не ее центром. Даже такой утопист, как Унгерн, понимал, что один миллион монголов никогда не сможет повелевать над многими сотнями миллионов китайцев, тем более что по своим боевым качествам монголы, как барон давно уже убедился, отнюдь не превосходили китайцев.

Голубев также сообщает, будто Ивановский участвовал, вместе с несколькими другими офицерами, оставшимися в Урге после ухода Унгерна, в заговоре против Сипайлова. Начальника контрразведки якобы пытались подставить перед бароном, найдя ящик с награбленными им ценностями и продемонстрировав их Унгерну. Однако ящик найти не удалось, и тогда возник план направить Сипайлова навстречу наступающим на Ургу красным всего с двумя пушками, в расчете, что он или погибнет, или попадет в плен. Однако сообразительный Сипайлов, дескать, вовремя бежал на восток. Весь этот заговор кажется плодом фантазии автора мемуаров.

Последний раз на страницах мемуаров Голубева Ивановский возникает в связи с оставлением Урги унгерновцами. Как пишет мемуарист, «начальник штаба инженер Войцехович, начальник штаба присяжный поверенный Ивановский, поверенный по монгольским делам заместитель Унгерна Жамболон-ван, интендант Коковин бежали на захваченных автомобилях на восток, взяв с собой всю наличность золота и серебра. Никто не был извещен в Урге об отступлении». Далее Голубев сообщает, что часть средств впоследствии была отобрана у Коковина, Войцеховича и Ивановского полковником Рожневым с группой офицеров.

Этот последний эпизод подробнее изложен в «Записках», создававшихся Волковым под своим именем. Там же даны и наиболее подробные из всей мемуарной «Унгерниады» сведения об Ивановском. Очевидно, из всех мемуаристов Волков имел наиболее тесные личные отношения с начальником штаба Азиатской дивизии. Вот что сообщает об Ивановском Борис Николаевич: «Унгерн не признает штаба. Он враг всякой бумаги. Узнав, что копии приказов и донесений сохраняются, он приказывает, – оставив бумаги за последние 10 дней – все остальное сжечь. Для «мобилизованного порядочного офицера» сжигание бумаг – оправдательных документов – не пустяк. Они нужны не только для будущего (все уверены, что придет час расплаты за убийства и насилия), но и для самого ближайшего времени, ибо к «экстравагантным» чертам характера барона принадлежит забывчивость (он забывает отданные приказания и карает за исполнение своих же приказаний). Все сосредоточивается в руках начальника дивизии. Начальник штаба и писец – синоним. О своем штабе Унгерн ярко говорит в одном из приказов: «Я не видал ничего глупее своего штаба». Имея под рукой боевых офицеров с академической подготовкой, Унгерн назначает начальником штаба дивизии присяжного поверенного из Казани Ивановского, а затем выдающего себя за инженера Войцеховича. И Войцехович, и Ивановский принадлежат к группе «приближенных», которые сами не давят и не грабят, но, работая в полном контакте с грабителями и душителями, исполняя волю ласкового «дедушки», за свой страх и риск интригуют и приносят подчас больше вреда, чем патентованный душитель.