Барон в юбке

– Только вот, как же нам отсюда выбраться-то? Об этом твоя 'тетя Блеголиса' ничего не говорила?

– Не-а, она только плосила тебя о ее внуке позаботиться, его плохой дядька остлой палкой плоткнул, он совсем больной тепель. Ты найди его, ладно?

Прикорнув у меня на плече и пригревшись, она пробормотала, уже вовсю зевая:

– А еще она сказала, у него надо эту, как ее, вассальную клятву, вот, заблать - он тогда снова целовеком станет.

Ошутив на лбу прикосновение чьей-то прохладной ладони, я открыл глаза. Надо мной склонилось озабоченное и встревоженное лицо леди Миоры:

– Лан Ассил, что с вами? Вам плохо? Вы кричали во сне…

* * *

Начальник форта Зеелгур, семидесятилетний легат Четвертого, Его Императорского Величества Отдельного Кримлийского Легиона - его высокоблагородие Мирчек Такеши Хирамону, с кислым видом взирал с бревенчатой стены старенького укрепления на стоящих внизу ходоков.

Вновь прибредшие к нему со своими бедами, выборные старосты из непомерно разросшегося под стенами фортеции лагеря фронтирских беженцев, просили его все о том же, а он опять не знал, что им ответить.

Человек, от слова которого всего парой месяцев ранее зависели судьбы практически всех жителей провинции, нежданно оказался такой же беспомощной жертвой обстоятельств, как и пришедшие просить его покровительства оборванцы.

Еще сегодня утром, до разговора с прибывшими из Беербаля - самого большого города провинции Кримлия, фуражирами, он считал себя хозяином положения, а теперь ему оставалось лишь, сохраняя лицо, передать страшную весть искавшим его защиты людям.

Весть, принесенная посланцами из Беербаля, доконала старого вояку: Кримлийский Сейм - пародия на имперский сенат, являвший собою собрание наиболее влиятельных халдеев: баронов, купцов и харисеев - халдейских священников, при первых же известиях о беспорядках в Превории, объявил о выходе провинции из состава Империи.

Хуже того: из многочисленных донесений верных империи людей следовало, что халдеи вступили в тайный сговор с гуллями, пообещав тем крупный выкуп и безопасный проход через свои земли. Каган-Башка благосклонно принял предложение изменников, потребовав лишь отдать ему всех спасшихся от гуллей фронтирцев.

Фронтирским рурихмам, принявшим на себя первый удар варварских орд, удалось совершить невозможное: горстка кое-как вооруженных лендлордов с наспех собранным ополчением, засев в маленькой крепостице, защищающей перевал, два долгих месяца сдерживала нашествие многотысячной орды. Это позволило спастись бегством большинству населения, но это же дико взбесило Каган-башку, рассчитывавшего на богатый ясырь в захваченной внезапным ударом провинции. А теперь еще, похоже, самоотверженная жертва фронтирской знати и вовсе грозила стать напрасной…

Толпы людей, заполонившие все дороги Фронтирского тракта [11], стремясь как можно скорее покинуть места ожидаемого удара наиболее основательно организованного и массового, со времен Ок-Келинской битвы, нашествия дикарей, сея дикую панику, волнами хлынули в Кримлию.

Таким положением вещей не преминули воспользоваться ушлые, сребролюбивые кримлийские бароны, никогда не брезговавшие наживой, в том числе и наживой на чужом горе.

Спешно организованные ими отряды баронской милиции, которых иначе, чем бандами, и не назовешь, засели на всех дорогах и тропах так, что и мышь не могла просочиться мимо.

Мотивируя свои действия поиском лазутчиков - гуллей, и пользуясь тем, что практически все фронтирцы, способные защитить себя и имеющие право держать в руках оружие, остались защищать отход своих, кримлийцы беззастенчиво обыскивали багаж и грабили обозы спасающих свои жизни и имущество людей. При этом они еще и взимали с беженцев задранную до небес пошлину на проезд через земли своих сеньоров.

Правом свободного, беспошлинного проезда пользовались лишь особы благородного происхождения да сопровождающие их слуги. Для простолюдинов расценки за 'топтание земли', мостовой налог, и цены на постоялых дворах были столь высоки, что, не имея денег на продолжение пути, большинство беженцев, в основной массе своей полунищие крестьяне, застопорилось на кримлийском кордоне. Сбившись в огромный, бурлящий, словно котел на огне, лагерь, они требовали защиты своих прав у Имперского Легата.

Выслушивая потоки жалоб от когда-то степенных, а теперь оборванных и осунувшихся фронтирских йоменов, пожилой командир маленького гарнизона, попавший в центр чудовищного водоворота лжи, крови, денег и предательства, именуемого развалом великого государства, как никогда был близок к отчаянию.

Ситуация, о которой ничего не знали стоящие у хлипких ворот знававшего лучшие времена старого форта, хмурые бородачи, просившие 'Лана Ле Хирамону' о восстановлении справедливости, была практически безнадежна.

За те два месяца, прошедшие после отправки им первого известия о нападении гуллей на Фронтиру, из Превории не пришло ни единого указания к дальнейшим действиям.