Баронесса Настя

Фира записала номер телефона генерала фон Линца и кошкой метнулась на палубу. Её не было долго, минут тридцать. И Роберт в каюте не появлялся. Настя сидела у иллюминатора, смотрела в бирюзовую даль океана, но уже не видела красоты безбрежных далей: ей слышался грохот боя, залпы орудий пряхинской батареи, рисовалось лицо матери, сидящей у окна и ждущей писем от своей Настёны и от мужа–генерала, затерявшихся где–то на полях войны в Германии,

Наступил апрель, русский фронт катился к Берлину, — Настя знала это, хотя последних известий не слышала. Ей теперь хотелось домой, только домой, к маме и чтобы вслед за ней приехал в Москву Пряхин. Странным образом разрешились её томления. Там, под Ленинградом, она впервые увидела Пряхина — самого молодого лётчика эскадрильи. Чем–то он задел её сердце, тронул смутную, сладкую мечту о любви, но ни сам он, ни мимолетно вспыхнувшее влечение не казались ей серьёзными. И хотя она попросила отца перевести её из авиации в батарею Пряхина, там, увидев своего рыцаря в будничной боевой обстановке, она будто бы и остыла к нему, и вновь обрела спокойствие. А теперь, разделённая с ним океаном, вдруг поняла: она любила и продолжает любить его, и не мыслит без него своей жизни.

Но тут метеором ворвалась Фира, повисла у неё на шее, зашептала:

— Летят! Они вылетают сегодня. Завтра будут здесь.

— Кто?

— Фон Линц и его друг, — видно, это твой жених!

— Но как ты узнала?

— Позвонила в Германию. Радист на яхте — мой приятель, Он меня связал в фон Линцем.

Фира подхватилась и побежала оглядывать все комнаты. А вернувшись, вцепилась в локти Насти и горячо зашептала в лицо:

Я слышала, всё слышала: Роберт хочет сделать тебя наложницей, как он поочередно тащил в постель всех наших девчонок. Говорил, это нужно им для практики, для усвоения приёмов любви. И тебя хочет так же… Но скажи: тебе это нужно, нужно? У тебя жених, беги от Роберта, а я вам помогу…

Дверь распахнулась, и с палубы вошёл моряк, пожилой, с усами.

— А, помощник капитана! Что вы нам скажете? Где мой кузен? Он что, не знает, что невежливо пригласить на яхту дам и оставить их в одиночестве?

— Срочные дела. Мне велено вам доложить. Не прикажете ли подать чаю, кофе или фруктов?

Подайте и то, и другое, и третье, и ещё вина и шоколада.

— Слушаюсь!

Моряк вышел.

У Роберта сейчас горячка, он со всей Германии тащит деньги. Банкиры там боятся русских, и все ценности, всю валюту качают по нашим каналам — в Америку, Аргентину, Бразилию… Но больше — к нам, в Майами, и на Кубу. Деньги нужны им для новой войны.

Но зачем война? Кому нужно убивать молодых парней?

— Наивная! Я вижу, ты ничего не смыслишь в политике. Америке, Англии, Японии нужна нефть, а нефть — на Ближнем Востоке и в России, Если мы не возьмем её силой, то русские и арабы станут богатыми, а мы нищими. Неужели ты думаешь, что Америка это допустит? Мой дядя — банкир, у него активных денег четырнадцать миллиардов.

— Но твой дядя болен, и тётушка больна…

— Ну это уж… — Фира сверкнула чёрными выпуклыми глазами, — Дядя потому и болен, что беспокоится о капитале. А тебе я скажу, и ты это хорошо запомни; несколько банкирских домов плетут паутину вокруг Роберта, хотят опутать, захомутать. Быть с ним рядом опасно, — он как солнце: подлетишь к нему — крылышки опалишь. Завтра я всё устрою для твоего побега. Будут билеты на самолёт — в Мюнхен, Цюрих, — куда захочешь.

— В Москву полетим.

— В Москву?.. Зачем тебе, немке, Москва? Ну, да ладно: Москва так Москва. Закажу билеты на троих,

И на собаку.

В соседней комнате послышались мужские голоса. Это были Роберт и капитан.

На следующее воскресенье на вечер была снова назначена прогулка на яхте. Был проложен маршрут и определено время плавания — трое суток. Роберт пригласил друзей; несколько семей из Майами, артистов из театра оперетты, четырёх девочек из тётушкиной школы. Прилетевшие фон Линц и Пряхин тоже получили приглашение. И как только они ступили на корабль и разместились по отведённым им каютам, Фира пригласила их к себе в трёхкомнатную каюту–салон, ранее принадлежавшую тётушке Брохенвейс, а теперь торжественно подаренную любимой племяннице.