Баронесса Настя

— Когда вы встретитесь с Фришем, передайте ему от меня привет. Скажите, чтобы он больше тренировался в воздушной стрельбе.

— Да, да, — я буду имейт такой шанс. Я буду летайт Москва, потом Берлин, буду обнимайт фюрер, а потом дивизия.

Владимир стоял у крыла, держался за бортик кабины и согласно качал головой. Он теперь только понял, по какой такой причине немец воодушевлен: генералу весело, он уверен, что его отпустят, что он вернётся к своим и снова будет командовать дивизией. Он надеется на заступничество своей родственницы королевы Англии.

Мысли у Владимира путались, как в лёгком бреду. Он теперь не упрекал себя за то, что не связал немца и дал ему свой реглан, не терзала его тревога и за то, что немец вдруг метнётся в лес и навсегда исчезнет под покровом ночи. В случае такого исхода он может сказать, что делал петлю или крутой вираж, или штопор, и немец, сорвавшись с лямок, выпал из кабины. Может придумать и другую версию… — но страха ответственности у него не было. И не било намерения, — даже не являлось оно на миг, — ударить немца рукояткой пистолета по голове, оглушить, связать и снова завалить в кабину…

Нет, он так поступить не может. Генерал ведёт себя как рыцарь и заслужил симпатии русского лётчика. В его жилах течет кровь и английских королей, — не может такой человек поступать как уголовник.

Голова продолжала гудеть, место удара на лбу болело.

Владимир слышал о мистическом поклонении немцев всему, что кроется за словами «порядок», «правило». Для них будто бы нет ничего превыше дисциплины. Потому–то они, попав в плен, покорно сдают оружие и бредут к месту сбора. И если их целый полк, а сопровождают колонну всего два охранника, они и тогда идут за ними покорно. Так, может, и тут сказалось это самое свойство их характера.

«А-a… И чёрт с ним! Бежать он не собирается, а для меня, в конце концов, это главное!» — подытожил свои размышления Пряхин.

Оставалась лишь досада на то, что не смог он вовремя и в точности выполнить важное боевое задание, — может быть, самое важное за все восемь месяцев службы в полку.

Сделал несколько шагов от самолёта, и затем в кустах стал собирать сушняк. Зажёг костер и оба они протянули руки над огнем, грелись. Генерал набросил на плечи реглан, был спокоен, разговоров больше не затевал. Видимо, волнения улеглись, и он, согревшись у костра, хотел спать.

Но вдруг оживился, заговорил:

— Ваш самолёт имейт номер три. Вы к нам летайт и делал много неприятный шум. Скажите, что у вас шумит как резаный швайн и ещё делайт звук, как большая — большая птица сорока? А ещё вы бросайт бревно или труба и она горит. Это действует на наш нервы, и мы плохо понимайт русский Иван.

Владимир повеселел.

— А зачем вам понимать нас? Вы пришли убивать, а не искать с нами дружбы.

— Да, это так, но война имеет правил. Хороший солдат должен выполняйт устав, а вы кидайт труба, много шумел, — зачем? Ночью солдат спит, а вы его путайт. Он потом не может бежайт атака. Он сонный, как осенний муха. Я из Берлина получайт приказ: уничтожить этот ваш маленький самолёт.

Подкладывая хвороста в костер, Владимир заметил:

— Мы тоже имеем приказ уничтожить ваши самолёты и заодно вытряхнуть из вас душу.

— Вытряхнуть?.. Что есть вытряхнуть?

И, не дождавшись ответа, генерал продолжал:

— Я хотел, чтобы вы немного пугайт мой приятель Фриш. Вы знайт село Малиновка? Знайт? Там живет Фриш. Дом возле мельницы. О-о!.. Это будет большой сюрприз. Фриш бежайт одна рубашка, а вы его труба на голова.

Немец от души захохотал. Видимо, он крепко не любил своего командира полка, если желал для него такого «сюрприза».

— Я знаю Малиновку, — сказал Владимир, — и видел дом у мельницы. Так и быть — слетаю к нему в гости, передам от вас привет.

Владимира клонило ко сну. И он, усевшись поудобнее, прислонившись спиной к трём стволам совсем ещё юных берёзок, уснул. И спал крепко. И долго — до рассвета, а проснувшись, испугался: с рассветом мог прилететь охотившийся за ними вчера истребитель.

Растолкал генерала.

— Ганс Фриш прилетел.

Генерал вздрогнул, вскочил и по привычке лётчика оглядел серое осеннее небо.

— Фриш?.. Нет, он спит, этот пьяный осёл. Он не умейт летайт так рано.

Пряхин показал на крыло и предложил разворачивать самолёт в сторону полянки, на которую они садились. Самолёт был послушен и скоро принял нужное направление. Немец подошёл к винту и с силой крутанул его. Владимир нажал стартёр. Мотор затарахтел, и самолёт начал кашлять и вздрагивать, как дряхлый старик, слезающий с тёплой печки. Немец залез в заднюю кабину.

Взлетели. И пошли своим курсом на Ленинград. Скоро показались главные ориентиры: лесопарк Сосновский и парк Удельный, а там, чуть выше к северу свинцовой гладью засветились три озера — Верхнее, Нижнее, среднее. Взору открывалась площадка Комендантского аэродрома.

Здесь их ждала группа старших чинов из штаба фронта.

Высокий сутуловатый полковник взял генерала за локоть, предложил сесть в машину. Но генерал не торопился: он набросил на плечи Владимира реглан и долго и крепко жал ему руку. И потом, уже сидя в машине, кивал на прощание.