Баронесса Настя

Никогда не приходилось зенитчикам стрелять в таких условиях, невиданное это было для них занятие, однако за дело взялись резво. Подвезли на машине орудие, ящики со снарядами. Из посёлка принесли грабли и вилы. Проделали в копне проход, расчистили площадку. В орудийном расчёте половина бойцов — люди деревенские, из соломы они быстро наплели маты и закрыли орудие так, чтобы при стрельбе копна не загорелась. Наконец всё устроилось: и снаряды подносить удобно, и копна не изменила формы. Лётчик, если он на этот раз появится, никаких перемен не заметит. Одно плохо — не было с бойцами Фёдора: как ушёл он с батареи ещё утром, так и не появился.

Привезли обед. Раскладывая по котелкам пшённую кашу со свиной тушёнкой, ефрейтор Канарейкин сказал:

— Ах, жаль, нет парня!

Кто–то из солдат заметил:

— Башковитый паренёк! Ишь веда, чего придумал…

Пушкари помолчали, им было неловко за то, что они не сразу оценили умное предложение, да ещё позволили себе насмехаться над Фёдором.

День клонился к вечеру. Солнце некоторое время стояло над зенитчиками и словно бы изумлённым оком наблюдало за их работой, потом медленно стало скатываться к горизонту и, красное, разомлевшее от дневных трудов, на минуту остановилось у самого края земли — как раз в том месте, куда тянулись чёрные нити железнодорожных путей.

Солдаты замерли у своих мест. Откуда ни возьмись, появился Фёдор. Быстро обежал копну, оглядел её со всех сторон и остановился у ствола орудия.

— Во, здорово! — воскликнул он. — Я же говорил вам, говорил!..

Заметив Касьянова, стоявшего под тенью плетёного щита, Фёдор помялся и спросил:

— Можно, я снаряды буду подносить?

— Снаряды? — удивился командир орудия. — Ну нет, это дело сноровки требует, тут, брат, нельзя без учёбы. Да к тому же гражданский человек в боевом расчёте не положен. Ты нам другую службу сослужи. Вон сосна на пригорке стоит, видишь?

— Вижу.

— На самую верхушку можешь забраться?

— Эка важность! — хмыкнул Фёдор. — Я и не на такие деревья лазал!

— Вот тебе бинокль, а вот флажок красный. Забирайся на сосну и смотри в оба. Как только самолёт услышишь или увидишь, — сигнал подавай. Вот так!

И старший сержант стал размахивать над головой флажком.

— Понял, понял!

Фёдор помчался к сосне. Ефрейтор Канарейкин, провожая его взглядом, проговорил:

— Ах, жаль, каши у нас не осталось. Парня бы накормить надо.

— Что–нибудь придумаем, — успокоил его старший сержант.

А Федька тем временем подбежал к сосне и кошкой вскарабкался на вершину. Удобно расположился между двумя большими ветвями и как взаправдашний артиллерийский наблюдатель стал в бинокль оглядывать небо. На западе — в том краю, где бились с врагом наши армии, — разлилось красное зарево вечернего заката. Чудилось Фёдору, что это отражался в небе огонь орудийных залпов, и даже как будто слышались разрывы бомб и снарядов, лязг танковых гусениц, гул моторов. В то время картины боёв зримо представлялись и людям, жившим далеко в тылу, — и старикам, и женщинам, и детям. Федя жил в прифронтовой полосе. Совсем недавно в их посёлке были немцы, — он войну видел в лицо, её страшные картины стояли у него перед глазами. И только ночью, засыпая в своей пустой и холодной комнате, он забывал об опасностях, о том, что остался один, без родителей, и что нет у него одежды, и ел он только то, что удавалось добыть на редких случайных заработках. Вот и сейчас он очень хотел есть, а вечерняя тёплая истома клонила ко сну. Вспомнил, что уже несколько ночей он не был дома, жил на станционных путях, возле эшелонов с ранеными, — то подавал им воду, то свёртывал из клочков газеты самокрутки — выполнял все просьбы, с которыми к нему обращались. Иной раз помогал сестре или няне: приносил воды из колодца, выносил из вагона мусор, старые бинты. Раненые его кормили, говорили ему ласковые слова, обещали помнить о нём и писать ему из госпиталя письма.

И теперь, думая о раненых, он забывал голод, и ему было хорошо.

Между двумя ветвями он устроил настоящее ложе, и сон подкрадывался к нему, но Фёдор помнил, что находится на посту, что батарейцы на него надеются и ждут от него сигнала. При этих мыслях он стряхивал дремоту, принимался вертеть головой и внимательно осматривал небо на западе. Правда, самолёт всегда появлялся в сумерках. Один раненый лётчик говорил, что фашисты боятся наших истребителей и подкрадываются к цели по–воровски, под покровом сгущавшейся темноты. А теперь ещё светло, можно бы, казалось, и подремать, но Фёдор зорко оглядывал пространство, чутко ловил малейшие звуки.