Баронесса Настя

— Они тут часто говорят «ложа». Но если видят немца, офицера или в штатском, замолкают. Меня только не боятся, наверное, как кошку или собаку. У них тут клуб какой–то. И люди со всего света приезжают. Они тут знакомятся.

Девушка оглянулась на дверь.

— Слышала, как один старик то ли в шутку, то ли серьёзно говорил о мировом правительстве, о единых деньгах: после войны, мол, не должно быть ни марок, ни фунтов, ни рублей… Они, как я думаю, против фюрера идут.

— За русских что ли?

— Нет, и не за нас тоже. Боюсь я их. Странные они.

— Ты вся дрожишь, Настенька, — улыбнулась Кейда, гладя её волосы, — Иди спать. И я тоже лягу. Включу радиоприёмник. Буду слушать, что там у нас на фронте…

— Слушайте, слушайте, и никого не бойтесь. Барон, если не звал на ужин, значит, к тем ушёл, к «летучим мышам». С ними он до поздней ночи сидит. Всё галдят о чём–то и галдят…

Женщина, сама того не зная, обладает механизмом тонкого анализа окружающей среды, особенно той её части, которая связана с человеком и человеческими отношениями. Она может не видеть опасности, но чувствовать её приближение, может видеть нечто похожее на опасность и улавливать, что реальной угрозы оно не несёт. Настя видела перед собой страшное существо — Ацера и не боялась его.

Погасила свет, но приемник не включала. Страха не было, просто сердце ныло от обилия впечатлений, — смутных и невеселых. Не все было понятно до конца. Здесь, на границе Германии со Швейцарией, гитлеровцы устроили лагерь для ученых и всяких ценных инженеров. Но слышало её сердце: тут происходит и что–то более важное, и такое, чему она ещё не знает объяснения. «Поговорю с Павлом Николаевичем. Завтра же поеду в Рут–замок. Завтра, завтра…»

Её тотчас обступили сновидения. Над замком и вокруг него за окнами кружатся тучи чёрных огромных птиц. Они страшно блестят глазами, машут крыльями и силятся издать звуки, но тишина, словно колдовская сила, объемлет их, и они изнемогают, но не падают. Летят и кружатся, и заслоняют солнце, но их криков не слышно. Всю ночь они кружатся. Окна открыты, но Настя их не боится.

Проснулась она поздно. Солнце уже высоко стояло над Баварским плоскогорьем, сине–золотым огнём светились гардины на высоких окнах, и вся огромная спальня была залита горячим августовским теплом. Вставать не хотела.

Завозился пёс на ковре. Нехотя поднялся, ткнулся мордой в плечо хозяйки. Настя обняла его голову. Она никогда не думала, что собака могла сделаться для неё таким дорогим существом. Она теперь и часа не могла прожить без своего верного Анчара.

Не пугала теперь и страшная, кличка дога: она досталась псу от сочетания имён родителей, и дерево со смертельным ядом было тут не причём.

Чувствовала всем своим существом, что и Анчар её любит самозабвенно.

— Ты хочешь гулять, да?

Она позвала Патрицию, попросила вывести пса на прогулку. Сама же подошла к платяному шкафу. Он тянулся во всю стену. Двухстворчатые дверцы обозначали секции: верхняя одежда, спортивная, охотничья, вечерние туалеты, халата, платья, костюмы, шубы, головные уборы. Шуб оказалось пять: норковая, соболья, золотистого каракуля, шиншиловая и лисья. Набросила на плечи соболью. Повертелась у зеркала. Потом — шиншиловую, норковую… Всё на её рост. Странно это, но, видимо, у неё стандартная фигура. Аристократки тоже… Толстых среди них не бывает.

Много здесь было всякой одежды. Модели всё больше французские, испанские и заморские — из Англии, Америки. «Спрошу у Патриции: чей это гардероб?»

Она выбрала халат цвета морской волны, просторный, в широких складках, с пояском в талии. Села перед зеркалом уложить волосы.

Вернулись с прогулки Патриция и Анчар, Пёс улёгся на ковре за спиной хозяйки.

— Барон велел спросить: можете ли вы принять его?

— Да, конечно, пусть входит.

Барон вошёл чинно, как к начальнику, щёлкнул каблуками, наклонил голову.

— Как вам спалось, фрейлейн Кейда?

— Благодарю. Я везде сплю как дома — всю ночь на одном боку. Говорят, так солдаты спят.

Барон, опускаясь в кресло перед небольшим столиком и оглядывая роскошную, обитую розовым бархатом спальню, как бы нехотя проговорил:

— Тут незадолго перед вами останавливалась герцогиня из Франции, мадам Посье.

Кейда молча выслушала это известие. Ей это было совсем не интересно. Патриция внесла кофе на чёрном, расписанном золотой вязью подносе. Две плитки русского шоколада со знакомой «Алёнкой».

Кейда поставила чашечку перед Ацером.

— Угощайтесь, барон.

Ничто — ни малейшее движение белых девичьих рук, ни колорит её голоса — не ускользало от внимания боденского владыки.

Полковник забывал о своём незаурядном предназначении, своём служебном долге, он вновь превращался в слабого и зависимого человека.