Баронесса Вревская: Роман-альбом

Охоты обыкновенно проводились между железных дорог — Варшавской и Балтийской, куда стекалась масса народа, хотя это и было запрещено. Хозяйки с сыроварен несли батюшке царю попробовать сыры, так сказать, представить свою продукцию — чем черт не шутит: приглянется царю сыр — всей жизни перемена, нет — память на всю жизнь, как царя сыром угощала; шли и с мёдом, и с холстами, и с прочим товаром.

Уверенно, с достоинством приходили отставные солдаты, изувеченные за отечество. Стояли в сторонке от конвоя, покуривали табак, ждали, когда подойдёт государь — подарит по рублю, а Георгиевским — по три заведено было. Все трезвые, подтянутые, руки (у кого есть) махоркой проедены; как-то затесался среди них один инвалид пьяный; приятели его за спины прятали, да государь всё равно углядел, а пьяных терпеть не мог. Вытянул его вперёд и спрашивает с неудовольствием: «Пьян?» Все притихли, сейчас рассердится батюшка, ничего не подаст. «Точно так!» — глядя на государя, гаркает во всё горло солдатик. «С какой же радости?» — ещё строже спрашивает царь. «С радости, что вижу Ваше Величество!» — отвечает тот и в ноги царю — бух! И получил такую же долю, как остальные.

В поисках царской милости хитрили. Мужику полагались хорошие деньги, если выследит, где медведь в берлогу залёг, и в егерскую контору об этом сообщит. Мужик деньги получит и бегом к берлоге вперёд егеря, выгонит медведя криками да стуком, медведь поворчит да на другое место уйдёт, а хитрец опять в контору, гонорар за него, как за нового, получит. Потом раскусили, деньги стали задним числом платить — после охоты, за убитого зверя.

И вот, бывало, крадётся государь за этим самым медведем, старается неслышно ступать, ружьё уж наготове держит, до назначенного места близко — целится, а тут из-за куста... растрёпанная голова в шапке. А чтобы царь со зверем не спутал и не выстрелил — пришпилен на шапке листок с просьбой. Так молча и стоят друг против друга: мужик по шею в снегу, потупив лукавые очи, и император, покорно разбирающий корявую надпись. Иногда, пока охотник до места доберётся, до пяти таких «говорящих» голов встретит. Но почему-то не сердился, хотя охотник был страстный. И просьб не забывал.

Так охотился царь. А как охотились на царя — речь впереди.

АМЕРИКАНСКИЙ ФЕЙЕРВЕРК

(Отступление от темы №2)

«1872 г. Московский зоологический сад Нового

Русского общества обогатился всякими животными

из Египта, добытыми через нашего посланника

в Константинополе ген.-адм. Игнатьева».

(Из записей коллежского асессора К. В. Пупарева)

Он писал ей: «...Смешно сказать, но ничего не пробуждает во мне столько гордости и высокомерия, как любовь женщины, избранной мною из толпы».

Он упивался своей самостоятельностью, не зная, что это она выбрала его. Ещё в детстве мечтала любым путём пробиться к трону и узнать любовь коронованной особы. Это она выбрала его — статная белокурая красавица с шекспировской фамилией Лир, с весёлым именем Фанни, с туманной национальностью «американка». Кто она, из какой семьи, почему встала на этот путь — ничего не известно, кроме того, что выбрала возлюбленного и явилась за ним в Петербург, в громоздкой карете времён Екатерины, в 1871 году (Вревская уже в опале и удалена от двора). На границе с Россией её задержали за фальшивые документы, но всё уладил генерал Трепов, любезный, по её словам, начальник жандармов, с которым она когда-то познакомилась в Вене.

Первые впечатления: вкусный хлеб и россыпь орденов на груди у одного генерала — семнадцать штук. Петербург — столица военных, а военных она обожала. Её научили пить на брудершафт, и ужинать до семи утра. Фанни решила, что они с Россией созданы друг для друга, но «серебряная старость» — увлечение платоническое. Прицел был на «золотую молодёжь».

И она добилась своего: изысканно фамильярные, в военных мундирах, с кутежами у Дорота, под цыганские песни. Впервые в жизни Фанни «испытала от песен слёзы и восторг». Не удержалась и бросила в пёстрые шали бриллиантовый браслет.

На маскарадном балу в Большом театре она решила испытать удачу; залюбовалась молодым высоким красавцем — и сразу попала. Но как-то мало верится в то, что Фанни Лир отдалась только первому порыву[12].

Он подал ей руку — и кружок офицеров почтительно разомкнулся. Спросил, знает ли она его. «Нет, — благоразумно отвечала Фанни, — Но ты молод, красив, этого достаточно». — «Я сын богатого купца, но сам бедняк, потому что всё состояние проиграл и прокутил с женщинами». — «Да? — улыбнулась она. — Значит, ты ветеран любви. А это почётное звание».

Он повёл её в ложу, офицеры и дамы кланялись ему; а когда откинул бархат портьеры, чтобы пропустить её внутрь, увидела на шторах вензеля с двуглавыми орлами. Он сел рядом на диване и, перестав играть в подгулявшего купца, спокойно произнёс: