Расстались мы тоже примечательно: спустя два года после знакомства и полтора – как мы съехались, она меня позвала за стол, выложила бумаги, как уже не раз делала, обсуждая бытовые проблемы. И за пятнадцать минут показала, почему она считает, что со мной не добьётся своих жизненных целей. Годы идут, ни она, ни я не молодеем, вот кривая роста доходов семьи, вот – сколько не хватает для содержания ребёнка, пока она будет в декрете, вот ещё, ещё и ещё… Впервые я увидел у человека
Другие женщины в моей жизни уходили ещё раньше. Некоторые – потому что рассмотрели во мне что-то, чего на самом деле не было. А остальные… Люди – меняются. Особенно в молодости это происходит быстро. Полгода, год – и ты вдруг удивляешься, как мог быть в восторге от этого человека? Нужно что-то большее, чем обоюдная приязнь, чтобы
Восемнадцать лет – время открывать мир, и время заново открывать себя. Сейчас Пэр увидела во мне… даже не знаю, кого. Человека её возраста, но при этом – гениального комбинатора, способного достать золото даже из навозной кучи. А на самом деле – это просто мой опыт. Блондинка наверняка ждёт продолжения феерических приключений а-ля последняя неделя (восемнадцать лет, да-да) – а я нацелился на надёжную поэтапную карьеру, позволяющую в итоге занять такое место в жизни, что не каждая сволочь даже просто посмотреть косо сможет. Итог нашего брака немного предсказуем, не правда ли? Вопрос лишь во времени, как скоро мы друг другу начнём мешать. Грустно немного: Мила мне действительно пришлась по душе. Но… я уже сделал свой выбор. И дал обещание аж двум девицам, связанным со мной “чем-то большим”. Печать – это
Ле что-то пробурчала во сне, завозилась под одеялом – и прижалась ко мне сбоку животом и грудью, попутно закинув на меня ногу. И всю “светлую грусть” вместе с картинками давно пережитых воспоминаний словно метлой из головы вымело. Нет, я всё же сдержался, и не разбудил красотку – ведь это была хоть чуть-чуть, но
* * *
– Успокойся, – тихо порекомендовал я, подъехав поближе к Маше, движущейся верхом на Милке. – И оставь в покое арбалет.
Девушка прижимала к своей груди стреляющую машинку так, словно это было полотенце, а она сама вдруг оказалась голой в мужской бане.
– Чувствую себя голой, – слово в слово повторила мои мысли оруженосец, с явно видимым усилием опуская руки… которые так и остались лежать на ложе самострела. Одна под дугой сейчас не натянутого лука, другая – под рычагом заряжания. Местные охотничьи деревянные игрушки, в отличии от наших стреломётов, можно было взвести хоть руками, в одно движение, не слезая с седла: упереть приклад в живот – и двумя руками потянуть на себя тетиву. Для любителей комфорта был предусмотрен специальный зацеп для стремени и крюк в руку.
– Профессиональная деформация, – посочувствовал я. – Но у нас хотя бы копья есть, в отличии от других гостей де Берга.
Рыцарь скосила глаза на закреплённую у седла рогатину и беззвучно вздохнула. Ну да, вовсе не тот инструмент, которым можно сходу пробить, например, Болотного Секача: короткое древко, остриё скорее режущее, чем колющее, ещё и перекладина-ограничитель есть – предполагается, что добыча на рогатину насаживается своим собственным весом. И вообще, это оружие пешего, а не всадника. Увы, но если бы мой вассал потащил на увеселительное мероприятие свою боевую оглоблю, нас бы, мягко говоря, не поняли. Пришлось брать, что нашлось в поместье. Мне самому было легче: верная эльфийская “пальма” отлично вписывалась в заявленный формат времяпрепровождения.