Барраяр. Книги 1-17

Никто не пришел. Следующие несколько часов разнообразила свой эксперимент, пробуя то кричать, то убеждать, то колотить в дверь и стены здоровой рукой, а то просто сидела на койке, плача от боли. Сила тяжести и свет выключались еще несколько раз. Наконец она испытала знакомое ощущение, словно бы ее внутренности макнули в банку с клеем — признак перехода через пространственно-временной туннель; после этого никакой болтанки больше не наблюдалось.

Дверь камеры распахнулась настолько неожиданно, что потрясенная Корделия отпрянула, стукнувшись об стену головой. Но это оказался лейтенант, возглавлявший охрану гауптвахты, с одним из медиков. У лейтенанта на лбу багровела шишка размером с куриное яйцо; медик выглядел вконец измученным.

— Второй по тяжести случай, — сказал лейтенант фельдшеру. — После этого можете просто обойти все камеры по порядку.

Бледная и слишком усталая, чтобы разговаривать, Корделия молча развернула руку для осмотра и перевязки. Медику, при всем его профессионализме, недоставало деликатности главного хирурга. Она едва не потеряла сознание, прежде чем ей наложили пластик.

Новых признаков атаки не было. Через отверстие в стене ей была доставлена свежая тюремная пижама. Спустя два пайка Корделия ощутила очередной нуль-переход. Мысли ее непрерывно крутились в колесе страхов; засыпая, она видела сны, и все они были кошмарами.

Наконец объявился лейтенант Иллиан, которому вместе с одним из охранников выпало сопровождать ее. Обрадовавшись при виде знакомого лица, она едва не расцеловала его. Вместо этого она застенчиво откашлялась и спросила (как она надеялась, достаточно небрежным тоном):

— Коммодор Форкосиган не пострадал во время атаки?

Его брови поехали вверх, и он бросил на нее любопытно-озадаченный взгляд.

— Нет, конечно.

Конечно. Конечно. Это «конечно» подразумевало, что он не получил ни царапины. На глаза навернулись слезы облегчения, которые она попыталась скрыть под маской холодного профессионального интереса.

— Куда вы меня забираете? — полюбопытствовала она, когда они вышли с гауптвахты и зашагали по коридору.

— На катер. Вас переправляют в лагерь для военнопленных на планете — поживете там, пока будут идти переговоры об обмене пленными. А потом вас отправят домой.

— Домой! А как же война?

— Закончилась.

— Закончилась! — Она попыталась освоиться с этой мыслью. — Закончилась. Вот это скорость. Почему же эскобарцы не развивают свой успех?

— Не могут. Мы запечатали нуль-переход.

— Запечатали? Не блокировали?

Он кивнул.

— Как, черт побери, можно запечатать туннель?

— В некотором смысле это очень старая идея. Брандеры.

— Как это?

— Посылаете корабль в туннель и аннигилируете его в средней точке между выходами. Возникает резонанс, и в течение нескольких недель просочиться через туннель будет невозможно. До тех пор, пока колебания не утихнут.

Корделия присвистнула. — Ловко… и почему мы до этого не додумались? А как вы спасаете пилота?

— Может, поэтому и не додумались. Мы его не спасаем.

— Боже… ну и смерть. — В ее воображении мгновенно возникла яркая и отчетливая картина.

— Они были добровольцами.

Корделия ошеломленно покачала головой:

— Только барраярцы… — Она решила подыскать менее пугающую тему для разговора. — А много у вас военнопленных?

— Не очень. Может, сотня наберется. А на Эскобаре осталось одиннадцать тысяч наших десантников. Мы попытаемся обменять вас в соотношении больше, чем десять к одному, так что вы представляете для нас немалую ценность.

Иллюминаторов в катере для пленных не было. Вместе с Корделией летели еще двое — помощник инженера с ее корабля и та темноволосая эскобарская девушка, что была в ее камере. Техник жаждал обменяться впечатлениями, хотя у него самого было их не так уж много — все это время он проторчал в камере вместе с тремя остальными членами их экипажа, которых уже переправили на планету днем ранее.

Эскобарианке — красивой молоденькой девушке в звании мичмана, попавшей в плен два месяца назад, когда ее корабль вышел из строя во время боя за нуль-переход к Колонии Бета, — вообще было почти не о чем рассказывать.

— Должно быть, я потеряла счет времени, — тревожно поделилась она. — Это не трудно, когда много дней сидишь в одиночной камере и никого не видишь. Хотя вчера я проснулась в их лазарете и не смогла вспомнить, как я там оказалась.

«А если этот хирург действительно так хорош, как кажется, то никогда и не вспомнишь», — подумала Корделия, а вслух спросила:

— Вы помните адмирала Форратьера?

— Кого?

— Да так, не берите в голову.

Наконец катер приземлился. Люк распахнулся, и в проем хлынул сноп солнечного света. Вместе с ним в отсек ворвался свежий воздух, напоенный сладостным ароматом зелени и лета — только сейчас они осознали, какой затхлой вонью им приходилось дышать все эти дни.

— Ух ты, где это мы? — воскликнул изумленный техник, подгоняемый охранниками к трапу. — Красота-то какая!

Корделия, шедшая следом за ним, невесело рассмеялась, сразу же узнав это место.