Барракуда forever

— На Бродвее! — Он на миг остановился, подтянул джинсы и предупредил: — Когда будет припев, еще не то увидишь!

И вот, взлетая вверх и скользя вниз, зазвучал припев. Наполеон поднял руки и стал плавно махать вправо-влево, словно с кем-то прощался под нескончаемые гудки в порту Александрии.

— Воу-воу-воу! — эхом вторил он.

— Дедушка, у тебя такой талант! — крикнул я, смеясь. — Ты и есть Барракуда из песни! Ты чемпион, ты император, тебя никто не победит!

В тот момент, как я потом рассказывал Александру, у меня действительно было ощущение, что этот человек бессмертен. Что он будет со мной всегда. Что он всю мою жизнь будет побеждать меня в армрестлинг. Потому что он из тех, чье отсутствие невозможно себе представить.

Внезапно я замер.

— Стой! — заорал я. — Ты…

Слишком поздно. Поглощенный исполнением все более дерзких па, Наполеон поставил ногу на полосу обоев, залитых краской вперемешку с жидким клеем. Он заскользил, словно на льду, и со всего маху врезался в гору мебели посреди комнаты.

Клод Франсуа невозмутимо горланил:

Сегодня вечером я весь горю, а ты чуть жива от холода,
Сегодня вечером я танцую, танцую, танцую
в твоей постели…

А мой дед лежал на спине, шевеля руками и ногами, как таракан, который не может перевернуться на брюхо. Я засмеялся, но тут же понял, что мой приглушенный смех звучит в пустой комнате слишком мрачно и гулко.

— Дедушка, ты как?

— Не зови меня так.

Как рефери на ринге, я отчеканил:

— Один… Два…

— Прекрати, парень, это мне надо считать.

— Что?

— Свои кости. Мне кажется, что половины уже нет. А на вид я целый?

— Кажется, да.

“Барракуда”, — распевал Клокло.

— Будь добр, сделай так, чтобы он заткнулся, этот придурок Клокло. Достал со своей барракудой!

Наступила тишина. Деду явно было невыносимо больно. Он стиснул зубы и только тихонько жалобно постанывал.

— Погоди, Коко, помоги мне подняться. Не позволяй императору так низко пасть. Он попал в переплет и не может выбраться. Враг напал неожиданно. Ты же знаешь, как это бывает: эффект внезапности, и…

— Мы возьмем реванш.

— Ты прав, не будем поддаваться отчаянию. Мы ж не недотыки какие-нибудь.

Я попытался его поднять, но он был слишком тяжелый, и я испугался, что уроню его и он разобьется на тысячу кусочков. Лежа на полу, он казался совсем маленьким, чуть больше ребенка.

— Сними с меня банку. Нужно копыто освободить.

Я только сейчас заметил, что, пытаясь удержать равновесие, он наступил ногой в банку с краской, и ступня в ней застряла. Я схватил обеими руками банку и потянул изо всех сил, но без толку: я тащил его самого вместе с проклятой банкой.

— Ладно, Коко, давай подумаем, что предпринять в сложившейся ситуации.

— Обычно в таких случаях зовут на помощь союзников.

По его взгляду и насупленным бровям я понял, что он изо всех сил старается сообразить, кто мог бы прийти к нему на помощь. Но императорский двор опустел. Все приятели умерли. В конце концов он спросил в замешательстве:

— Думаешь, его? Недотыку?

— Не вижу другого варианта.

— Ты считаешь, я стану звать его на помощь? Я?!

Комната наполнялась зловещим светом. Сейчас, когда шел ремонт, дом с недокрашенными стенами и грязным полом, засыпанным обрывками обоев и кусками штукатурки, выглядел заброшенным. Казалось, Жозефина покинула его уже лет сто назад. Вечерело, и длинные тени бродили вокруг дома словно призраки.

— Что будем делать, мой император? Может, все-таки позвоним папе? Иногда приходится прятать свою гордость в карман.

— Лучше принеси стакан воды, это будет полезнее, у меня мысли прояснятся.

Он несколько раз глотнул, но лучше ему не стало.

— Вот дурак этот Клокло! Все из-за него. Барракуда, что б ей провалиться!

Он был очень бледен, на лбу выступили крошечные капельки пота.

— Тебе очень больно? — забеспокоился я.

— Совершенно не больно. На самом деле я думаю, у меня хребет на части развалился. Так-то, Коко. Если увидишь где-нибудь позвонок, не выбрасывай: это мой.

Я сделал вид, будто ищу, потом сел на ступеньку стремянки.

— Почему ты не хочешь ему позвонить?

— Недотыке? Опять?

— Ну что тебе стоит? Мы ведь попали в засаду и нуждаемся в подкреплении.

— Нет, ничего, минут через пятнадцать я встану. И вечером пойдем в боулинг!

— Я придумал: бросим монетку.

— Согласен. Решка — мы ему не звоним, орел… мы ему тем более не звоним! — Он рассмеялся, и смех его тут же перешел в бурчанье: — Чтобы он депортировал меня, сослал в одно из этих прекрасно оснащенных заведений… Мне все известно: он уже навел справки… Ты же знаешь, какой он, никогда не торопится, делает все основательно. Стоит мне совершить ошибку, и — хлоп! — я у него на крючке. Даже пикнуть не успею, как окажусь в концлагере для стариков, где воняет грязными трусами. У меня нет ни малейшего желания очутиться в окружении стариков. Я останусь здесь и сам выкручусь. Только я и мой верный адъютант, до тех пор пока…

— Пока что?

— Пока мне не перестанут досаждать. Вот. Ты куда?

— Не волнуйся, в туалет.

— Жаль, а я думал, мы сходим в клуб.