Барракуда forever

Отец сжал пальцы, пельмень, выскользнув из палочек, улетел в аквариум и, тихо кружась, опустился на дно. Официант знаками показал отцу, что кормить живность запрещено.

— Хотя это досадно, — снова заговорил отец, — потому что там ему было бы хорошо… Посмотри на месье Браншю. Или мадам Торпийон. Им же там очень хорошо, о них заботятся, с них пылинки сдувают. Знаешь, этот дом прямо напротив школы. Чистенько, спокойно.

Мама ответила ему улыбкой. Чистенько, спокойно… Слишком убого для моего деда.

Выходит, мой император оказался прав, он точно предугадал маневр противника.

— Так и есть, вы хотите его депортировать!

Отец вздрогнул и попал палочкой в правую ноздрю. Потекла кровь. Он приложил к носу салфетку.

— Тоже выдумал — депортировать! Просто мы хотим, чтобы за ним хорошо ухаживали в специальном заведении, где есть кому о нем позаботиться, развлечь его. Кстати сказать, все это обойдется мне в круглую сумму!

Словно желая заглушить гнев, он сунул в рот новый пельмень и стал яростно его жевать, противно чавкая. Внезапно он замер, придерживая отяжелевшую от крови салфетку, и уставился на меня — так продолжалось несколько секунд. Потом он спросил, внезапно смягчившись:

— Леонар, ты хотя бы знаешь, что значит депортировать?

Он смотрел мне прямо в глаза, а я, словно попав на крючок, не мог отвести взгляд:

— Ну… На самом деле…

Отец вздохнул, скрутил салфетку в комок. Они с матерью растерянно переглянулись.

— Депортировать кого-то, мой хороший, — сказала она, — это когда человека заставляют покинуть свой дом, даже свой город, а потом куда-то помещают и больше не выпускают.

— Видишь, ничего похожего! — заметил отец.

— И что потом случается с этим человеком? — спросил я.

— Он уже ни на что не имеет права. У него могут забрать все вещи. Его увозят далеко, очень далеко и разлучают с теми, кого он любит, и, может быть, он больше никогда их не увидит.

На секунду у меня перед глазами возникло лицо Александра.

— А почему это с ними делают? — спросил я. — Почему?

Почему? Она стала говорить о войнах, о поездах, которые регулярно, как по расписанию, ходили по всей Европе и увозили тысячи людей, которых потом никто больше не видел.

Слова, едва она их произносила, сразу улетучивались, и я мало что запомнил, но фраза “Его увозят далеко, очень далеко и разлучают с теми, кого он любит” так прочно засела у меня в голове, как будто ее вырезали на камне.

Официант подошел к нам, держа в руках какое-то небольшое приспособление, прошелся им по скатерти и собрал рассыпавшиеся крошки.

— Смотри, дорогая, какая удобная штука! — прошептал отец, неожиданно развеселившись.

Как только официант отправился покорять новые просторы, мама слегка наклонилась к отцу.

— А что, если попробовать на несколько недель взять его домой? — робко предложила она.

— К нам? — уточнил отец, нахмурившись. — Ты так считаешь?

Его взгляд выражал одновременно искушение и опасение.

— Пока он не поправится, — настаивала мать. — К тому же, может быть, тебе удастся с ним немного сблизиться.

— Это не я, а он не хочет сближаться. Вспомни тот случай с галстуком, до сих пор не могу забыть. Спасибо, не надо мне больше такого сближения!

Он приставил ребро ладони к горлу, и на лице его появилась почти детская обида.

— Ты знаешь правду. Он никогда меня в грош не ставил. Но что я мог поделать, если мне не нравилось махать кулаками, а еще меньше — каждые выходные приходить с расквашенным носом?

Он стал сжимать и разжимать свои жалкие маленькие кулачки.

— Единственное, за что он мог бы меня полюбить, это — бум-бум! — стать боксером. И вряд ли в восемьдесят шесть лет он изменится. Я в пятьдесят — тоже.

Мама положила руку на его ладонь и сказала просто:

— Время нельзя наверстать. Наполеон не вечен.

Письмо бабушки

Мой дорогой мальчик!

Так о чем я тебе в прошлый раз говорила? Ах да, о журнале по вторникам, моя племянница заезжала ненадолго и уже уехала в Мадрид изучать датский язык, она подумала, что это хорошая идея и я встряхнусь, но сказала, что нужно быть осторожной: “Ты же не знаешь, кто тебе попадется, а вдруг какой-нибудь урод, который захочет порезать тебя на кусочки?”