Барсуки

– Чего тебе? – спросил Лызлов, тяжело дыша разинутым ртом на печать, чтоб отчетливей приложилась к бумаге.

– Да вот, лесу бы мне, Матвей Максимыч. Пятерику бы штучки три... заторопился Брыкин. – Разрешенье бы!

– Лесу, – задумчиво сказал Матвей Лызлов. – Откуда же я его дам тебе, лесу?..

– Да из лесу! Ясно дело, не из речки же... – кинул Брыкин, вытирая пот с лица. – Я сам и съезжу!

– Из лесу... – повторил председатель, так нажимая на печать, что где-то в полу хрустнуло. – Ну вот... – видимо, и Лызлова одолевала солнечная истома. – Пущу я тебя в лес, а ты там уйму нарубишь. А ведь мне отчет давать. Спросят, где вот с этого пня лесина?..

– Да мне хоть сухостойного... Вон у школы гарбушинник-то гниет. Его и дай! А мне и не пилить, – уныло вздохнул Егор Иваныч, кивая куда-то за окно. – А то бы я и сам срубил... Лес-то что трава прет!

– Сколько же тебе лесу? – спросил председатель, пряча печать в карман широченных, жухлого цвета, штанов.

– Вот там жердей для сушила, мелочи, скажем... Пятеричку тоже лесин пяток... – осмелев, начал перечислять Брыкин, но Лызлов не дослушал.

– Заявление напиши, – определил Лызлов. – На какой тебе расход лес, занятье свое укажи и кто ты такой, я тебя не знаю!.. Одним словом, там тебе Васятка расскажет.

– Неужто ж забыли вы меня, Матвей Максимыч? – обидчиво поершился Егор Иваныч. – Брыкина, Ивана Гаврилыча, сынок я! Как вы пастушонком, извиняюсь, с отцом своим бегали, мамынька наша, извиняюсь, все шутили, что в печку вас спать положит. Мамынька нам и сказывали... – очевидно, память у Брыкина была крепче председателевой.

– Ладно уж... Поговаривают о тебе! – нахмурился Лызлов, уткнувшись в новую восьмушку бумаги.

Брыкин, как близко ни касался его Лызловский намек, не дослушал. Человек, сидевший за газетой, опустил газетный лист, и в нем узнал Брыкин Сергея Остифеича. Они встретились глазами, и Половинкин, внезапно смутясь, вновь укрылся за газетой. Впрочем, от Брыкина не так-то легко можно было отделаться. Егор Иваныч на цыпочках перебежал в Половинкинский угол. Но не смущенное лицо Сергея Остифеича, а нечто совсем другое и неожиданное привлекло Брыкинское внимание.

Одновременно сюда вошли все шестеро давешних мужиков. Чувствовалось, что принесли они какое-то смятение, даже возбужденность, даже гнев. Волнение их разом передалось и Брыкину, – он задышал усиленней, как перед скачком. Мужики стеснились к председателеву столу.

– Да что ж это, Матвей Максимыч, сынишше твое с нами делает! – яростно возгласил передний мужик с черными блестящими волосами.

– Прямо дух вон! – объявил, быстро моргая, другой.

– Как мы на торфу работали по весне, то-есть девки наши, одним словом... – пискливо и звонко объяснял третий, нечесаный. – Нам и сказал заведующий-те, что-де с тебя, Прокопий, гужа не потребуют. А ноне, в самый покос, опять в подводы тащут! – он налезал на председателев стол, шумно хлопая по ладони кулаком, точно в ладони и сидел торфяной заведующий. – Это нам, Матвей Максимыч, не подходит! Мужики, они доверчивы, зачем, скажи, их омманывать!? Мужика не нужно пхать, мужик пригодится. А то ведь мы пойдем счас туды и трубу уроним, чтоб не было заблужденья... как от трубы все идет, одним словом.

– И уроним... явственно, что уроним, – твердо повторил коренастый, охромевший в прошлую войну, Ефим Супонев. – Что ж это такое! Совсем, значит, заанулировать нас хотят. А мы не дадимся. Мы до самого Ленина дойдем. Товаришш, скажем, все с чем боролися и к тому пришли?.. Нам кажная подвода не во времени все равно, что кровь пролить...

– Во-во! В кровь, в кровь! – не дослышав по глухоте, вылезал из мужиковской кучи самый маленький по росту, с головой самоварного обхвата.

Лызлов, ничего не понимая, вскидывал глаза то на одного, то на другого, а те все напирали, суя грязные слежавшиеся бумажки в председателев нос.

– Погодите, погодите... – начал Лызлов. – Конечно, государство не имеет против вас заднюю цель. А насчет этого вы к заведующему и обратитесь. Не имел он права вам таких бумажек выдавать, чтоб освобождать от гужа.

– Дак ведь он уволен, заведующий-те... – вылез задний.

– Уволен он! – басовито сказал крайний справа, в коротких сапогах, тоже бывший солдат. – Мы уж ходили, там ноне другой сидит...

– Нам ходить некогда... Мы тебе поверили, ты нам и отвечай! – прокричал старик с дыркой на заду.

...А Егор Иваныч тем временем вел свою острую игру с Серегой Половинкиным. Он забежал справа, но тот и газету перенес вправо. Тогда Егор Иваныч перебежал влево, но и газета, соответственно, передвинулась влево. Тут Егор Иваныч привстал на носки и заглянул поверх газеты. Лицо Сергей Остифеича вздрагивало подобиями молний, как небо перед бурей, а на лбу проступил пот.

– Ты что, ровно муха, на меня лезешь? – огрызнулся Половинкин, и руки его, вдруг ослабев, сами опустились на колени вместе с газетой.