Барышня

– Да я и не думала об этом. Была в таком угаре, так любила его, так рвалась к нему всё время, что совсем ничего не понимала, не помнила. Самое трудное было выйти из дому: во-первых, Илюша, во-вторых, Дина, больная. Мама стала рассеянной, словно ее беспокоило что-то – не Дина даже, а что-то другое, своё, – папа пропадал в больнице. Я так нервничала, что у меня пропало молоко, никак не могли найти подходящую кормилицу, и несколько недель я жила в страхе, что Илюша заболеет, умрет.

– Как вы всё это помните? – округляя черные бусинки глаз под очками, удивилась Анохина. – Ведь лет-то прошло, ой, ой, ой!

– Я каждый день помню, – прошептала больная. – Вот что вчера было, что месяц назад, что два, скажем, месяца, не помню, ничего не могу сказать – всё как в тумане. А то время помню. И запахи помню, и все даже звуки. Особенно ночью: как Илюша губами во сне чмокал, как мама подходила к Дине на цыпочках, чтобы никого не будить, а потом забывала об этом и громко хлопала дверью, как няня стонала во сне. Знаете, как старики стонут? Бессмысленно как-то, как будто их щекочут, а им уже трудно смеяться… Простите, вас Верой зовут?

– Да, Верой, – опять удивилась Анохина. – Да я же всё время тут, с вами…

– А где это – тут? – смущенно спросила Татьяна Антоновна.

– Ну как же? В больнице! Ведь вы в Первой Градской!

– Ах, да. Я ведь помню: в больнице. Меня привезли сюда. Кто, вы не знаете? Мне вдруг показалось, что мама…

У Веры Анохиной защемило сердце. Она знала, что старики не помнят самых простых вещей, связанных с сегодняшним днем, хотя отлично помнят то, что было сорок или даже пятьдесят лет назад, но она никак не ожидала этого от Лотосовой.

– Да мама-то ваша давно померла! – наивно возразила Анохина. – Мужчина какой-то привез, не молоденький…

– Илюша? – испуганно вскрикнула больная.

– Сказал, что он – внук…

– Ах, внук? – Лотосова сразу успокоилась. – Наверное, вы правы. Кому же еще?

– А что же он к вам не заходит? – спросила неотесанная, недавно из деревни, медсестра.

– Не знаю, – вздохнула Лотосова. – Не знаю, не помню. Давайте я вам лучше расскажу, как мы жили с моим Александром Сергеевичем.

– Водички хотите? – спросила Анохина. – Во рту-то небось пересохло…

* * *

Иногда Таня вдруг пугалась, что она совсем и не нужна ему. Чем больше страсти было в его отношении к ней, страсти мужской, к которой она не могла привыкнуть и на которую отзывалась с восторгом и страхом, тем спокойнее он вел себя вне стен этой маленькой комнаты, где стояла изогнутая кушетка, накрытая тем же коричневым пледом. В квартире Александра Сергеевича Веденяпина, кроме гостиной, столовой, кабинета, детской и этой вот маленькой непонятной комнаты, была еще спальня, в которой он спал ночью, но дверь в которую всякий раз оказывалась плотно закрытой, когда приходила Таня.

– Ты прячешь кого-нибудь там? – однажды неловко спросила она.