Барышня

– Да как? Как обычно. Один Мясоедов ужасно проказничал.

– Ах да! Мясоедов…

Климентина Петровна ярко покраснела и отвернулась.

– Его бы убрать куда-нибудь, Александр Ефимович! Он просто чудовище!

– Чудовище. Верно, – грустно согласился попечитель и вдруг сверкнул на Климентину Петровну умными глазами. – А это письмо… Оно, кстати…

– Я и сама так подумала, – опустила кудрявую голову Климентина. – Уж больно он нагл!

– Я за ним понаблюдаю вечером. Что, и Наденька придет?

– Обещалась. С гитаристом. И петь опять будет.

– Ну, добре. – Александр Ефимович встал, провожая ее. – Глазки вытерли? Вот и умница.

С наступлением войны две самые известные московские гимназии – женская Александры Самсоновны Алферовой и мужская Флерова Александра Ефимовича – заключили перемирие. Мальчишки перестали закидывать барышень снежками по дороге из гимназии, на катке помогали застегивать на хрупких девичьих ногах жесткие крепления и – что самое важное – затеяли общее дело: помощь фронту. И дело оказалось не только веселым, но даже таинственным, с присутствием риска и многих опасностей.

Строение номер 14 на Арбате поражало своею величавою барственной пышностью: балкон, шесть колонн на балконе, высокие окна и лев, золотой и насупленный, прямо у входа. На самом деле дом был не каменным, а деревянным, оштукатуренным. Под пышным ампиром – обычные бревна. Выбрала этот дом для встреч алферовских барышень с флеровскими сорванцами сама Александра Самсоновна. Она и всегда торопилась в решениях, но рядом был муж, Александр Данилович, он сдерживал, он поправлял.

– А как с привиденьями, Шура? – спросил Александр Данилович.

Дело еще и в том, что дом под номером 14 называли «домом с привиденьями», и даже разносчики обходили его стороной. «Туда попадешь, а обратно не выйдешь!»

История вкратце такая. В 1842 году дом номер 14 перешел во владение надворной советнице Александре Оболенской, и всё вроде шло ничего, пока не случилось, уже через много лет после смерти советницы, самоубийства на любовной почве одного из ее потомков, молодого князя Оболенского. Отец его после такого несчастья из дома тотчас переехал и носу туда не показывал, но въехал в него его брат, Михаил, и въехал с подругой, вдовою умершего князя Хилкова. От князя осталось невероятное количество самых разных вещей и предметов, представляющих огромную художественную ценность: ковров и посуды, фарфора, картин. Одних только ламп – три десятка, не меньше. Ну, въехала с этим добром, значит, пара. Вдова на вдову не похожа нисколько. Ходила при слугах в прозрачном халате. Еще башмаков не сносила, в которых – как сказано в пьесе? – а жить торопилась. И жили неплохо, но стало им тесно, добра слишком много. Вдова заявляет: «Ах, я не могу! Задыхаюсь, Мишанчик! Сплошные скульптуры!»

Сказано – сделано: переселились в дом Оболенского на Сивцевом Вражке. Присматривать за арбатским добром оставили камердинера покойного князя Хилкова и пару лакеев. Оболенский, завладевший и вдовьей душой, и ее пышным телом, отдал распоряжение камердинеру начать продажу наследственного добра, и в дом повалило видимо-невидимо всякого народу, начиная от коллекционеров и кончая приказчиками. Лакеи дурили старика-камердинера изо всех сил, а сами тащили добро почем зря. Потом забрались ночью воры. Опять же неясно: то ли и впрямь воры, то ли лакеи всё это подстроили. Начали стаскивать с потолка сказочной красоты фарфоровую лампу, разбили. Порезали руки. Уйти-то ушли, а кровь со стола и не смыли. Вот с этой крови и пошло: зарезали в доме четырнадцать! Многих зарезали!

Теперь, зимою 1916 года, проклятый дом, обросший легендами, слухами, страхами, вообще пустовал. Никто в нем не жил, однако протопить хотя бы столовую было нетрудно. Дрова приноси – и топи на здоровье.

На этот дом и положила свой бархатный карий глаз неугомонная Александра Самсоновна, и в нем начались чаепития, очень по военному времени скромные: варенье из слив да ржаные сухарики. Варенье варила сама Александра Самсоновна на даче своей рядом с городом Пушкино. Хватало обычно на целую зиму. Целью еженедельных чаепитий было, во-первых, доказать всей Москве нравственную правоту педагогов Алферовых, состоящую в том, что молодые люди от пятнадцати до семнадцати лет и молодые девушки того же цветущего возраста могут (и более того, должны!) проводить вместе как можно больше свободного времени, поскольку только это полезное, ко взаимному удовольствию и уважению проведенное время и позволит им избавиться от мутных мыслей и нечистых поползновений. Александра Самсоновна и Александр Данилович, поженившиеся очень рано (ему было двадцать, а ей – восемнадцать), искренне считали, что в человеке не заложено природой ничего дурного, а всё, что в нем дурно, исходит от общества.