Барышня Дакс. Подружки

Все было так же, как два месяца тому назад. Комната казалась такой же, и таким же казался аббат. Только дул октябрьский ветер; через плотно закрытые окна светило бледное солнце. И у барышни Дакс, которая внезапно вошла в дверь, вместо зонтика была муфта.

Аббат Бюир встретил свою духовную дочь, приветливо ворча:

— На этот раз с опозданием, девочка! Когда вы возвратились в город? Целая вечность прошла со времени вашей последней исповеди! О! Вот оно что! Каникулы, можно бегать по полям, забавляться, и забывают Бога.

Барышня Дакс, с серьезным видом и не говоря ни слова, села на единственный имевшийся в келье стул — на тот бедный стул, которым она пренебрегла некогда ради маленького аналоя, — ради аналоя, на котором так хорошо было по-ребячески сидеть, уперев колени в подбородок.

— Ну! — сказал священник. — Вот вы стали совсем серьезны. Куда же девалась прежняя моя козочка?

Козочка печально мотнула головой.

— Нет? — сказал изумленный аббат Бюир. — Не ладится что-нибудь?

Барышня Дакс колебалась несколько мгновений, потом выпалила сразу, без всякого предупреждения:

— Мое замужество не ладится, отец мой. Я хочу отказаться от него.

От изумления аббат Бюир подскочил в своем кресле. Четыре деревянные ножки без колесиков отчаянно заскрипели.

— Отказаться?

Аббат достал платок, вытер лоб, протер глаза. Барышня Дакс с решимостью глядела на его волнение, вызванное ею. Наконец духовник разразился:

— Вы хотите отказаться? Господи, спаси и помилуй! Что за новая причуда. Да пусть меня разразит гром небесный, если я понимаю хоть что-нибудь! Послушайте, есть от чего прийти в отчаяние: целых два года вы только и мечтаете о браке — я столько раз бранил вас за это! Превосходно! Вам нашли мужа, вы согласились — и ни с того ни с сего! Ничего не случилось, а вы: хочу отказаться! В чем дело? Да объясните же мне, ради самого неба!

Барышня Дакс объяснилась в четырех словах, коротких, как судебный приговор:

— Баррье меня не любит.

— Вот тебе и на! — воскликнул священник. У него в ушах еще звучали прежние фразы: «Меня не любят… Никто не любит меня…» Он подумал, что новая фраза была кровной сестрой прежних. Он раскрыл рот:

— Дитя мое, вы неразумны…

Но барышня Дакс внезапно подняла руку и оборвала проповедь.

— Господин Баррье не любит меня, отец мой! Он любит мое приданое. А я не хочу, я не хочу, чтоб на мне женились из-за моих денег.

И внезапно подстегнутая мыслью, которая уже шесть дней не переставала бить по самому больному месту ее самолюбия, она начала стремительно рассказывать все, быстро и вперемешку: первую ссору, торг, полуразрыв и конечную сделку, которая все устроила. Священник, мало смысливший в денежных делах, слушал с раскрытым ртом, не слишком хорошо понимая. Когда она умолкла, он подумал и решился неуверенно сказать:

— Но раз все устроилось?

— Все устроилось оттого, что ему дают двести тысяч франков! Но без этих двухсот тысяч франков он бы не постеснялся отвернуться от меня. И подумайте, отец мой, если мы разоримся когда-нибудь, если папины дела пойдут плохо, если он перестанет выплачивать ренту господину Баррье, все начнется сызнова! Я не нужна буду больше моему мужу, мой муж прогонит меня, как прогоняют прислугу! Нет, нет и нет! На это я не пойду!

Аббат Бюир вздохнул свободнее. Если дело шло только о таких пустяках!..

— Вы сумасшедшая маленькая девочка! Вы сами прекрасно знаете, что вашему мужу никогда и в голову не придет прогонять вас. Что господин Баррье проявил жадность, защищая свои интересы, это, возможно, и прискорбно. Но таков дух времени! Поскольку вы живете в нашей юдоли, Алиса, вы должны привыкнуть к тому, что чистую евангельскую мораль постоянно нарушают даже самые добропорядочные люди. Во всяком случае, когда вы будете женой господина Баррье, интересы его и ваши будут связаны нераздельно, и это является скорее гарантией для вас, что ваш жених оказался человеком стойким, который сумел противостоять даже вашему отцу и заставить его поступить так, как он того хотел.

Аргумент несколько обескуражил барышню Дакс — но только на одно мгновение.

— И кроме того, это не то! — внезапно заговорила она снова. — Это не то. Я не умею сказать, отец мой…

Она собралась с мыслями и внезапно разразилась:

— Он не любит меня. Он не полюбит меня. Я для него что-то вроде экономки, которую он берет, чтоб содержать в порядке его дом, чтоб принимать его гостей и носить красивые платья, за которые хвалить будут его! До остального ему нет никакого дела. Он вечно будет занят своими больными, своими деньгами, своим положением и ничем другим. Мне он предоставит жить подле него и не будет даже смотреть на меня: я не хочу, я не хочу!

Священник сурово выпрямился.