Барышня Дакс

– Да, старый друг мой, если не принимать в расчет, что это было невозможно: человеческую нежность с достаточной полнотой выражает только один жест – открыть и закрыть объятия.

С еловых ветвей, отяжелевших от дождя, начали падать капли. Барышне Дакс, сидевшей опустив голову, капала за воротник целая струя воды, но она даже не вздрогнула.

– Вот и готово, дождь идет вовсю, – сказал Фужер. – Давайте спасаться, а то берегитесь потопа.

Они побежали.

IX

На высоко лежащей Замковой луговине барышня Дакс и госпожа Терриан сидели рядом.

Начинался сентябрь. Барышня Дакс грустно поглядывала на запад, по направлению к Лиону.

– Через две недели, – прошептала она, – я прошусь с вами.

Госпожа Терриан по-матерински обняла своего маленького друга:

– И вам действительно это будет горько, малютка? Да, вы кажетесь такой одинокой, как только мы расстаемся… Так, значит, вам очень грустно – там, у вас?

Барышня Дакс кивнула головой:

– Невесело.

Помолчав немного, она закончила свою мысль:

– Никто друг друга не любит.

Случайно барышня Дакс и госпожа Терриан были одни. Жильбер Терриан удержал Кармен де Ретц подле органа. На Фужера нашло нелюдимое настроение, и он один ушел на рассвете с книгой под мышкой.

– Сударыня, – спросила внезапно Алиса Дакс, – отчего вы разошлись с вашим мужем?

Госпожа Терриан, казалось, не нашла вопрос необычным.

– Оттого что он не любил меня, и я тоже не любила его.

– Ах вот как, – прошептала Алиса.

Как странно – она ждала именно такого ответа. И она продолжала испытующе разглядывать молодое лицо своего друга – молодое, несмотря на ореол седых волос.

– Мне кажется, – госпожа Терриан скорее думала вслух, чем говорила, – мне кажется, что моя история заинтересует вас. И я не думаю, чтоб она была дурным примером для вступающих в жизнь. В былое время старухи учили молодых девушек. Малютка моя, меня выдали замуж, когда мне было шестнадцать лет, но я была наивна, как если бы мне было не больше семи; все мои несчастья от этого и произошли. У моего отца были деловые сношения с господином Террианом – оба они были купцами в Марселе. Они подписали мой брачный контракт между двумя сделками по покупке масла или мыла. Мой отец не был дурным человеком Он посоветовался со мною: вероятно, он не пошел бы против моего желания. Но у меня не было желания: чтоб желать, нужно знать! А я, как поется в песне, не знала даже, для чего существует муж! И я согласилась. Мой жених присылал мне ежедневно белые розы и целовал по темным углам мои руки. Я была очень счастлива. Так продолжалось до самого свадебного вечера. На следующий день я чувствовала отвращение, возмущение, разбитость…

Она немного помолчала, погрузившись в воспоминания; губы ее были стиснуты, глаза остановились. И барышня Дакс, которая всей душой сочувствовала ей, тихонько гладила ее колено дрожащей рукой.

– Потом так продолжалось непрерывно в течение десяти лет. Я была женой делового человека, расчетливого и практичного во всем, в чьей голове не было места для пустых мечтаний. Я же оставалась все той же сентиментальной молодой девушкой, влюбленной в голубые мечты. И всякий день я слышала все те же политико-экономические теории вперемешку с пренебрежительными советами, каким образом следует держать прислугу. А ночами я подвергалась внезапному насилию – грубому, без ласки, которое меня отталкивало. Вспомните, Алиса, что в то время девушки в шестнадцать лет могли не знать ничего; я была невинна до самой брачной ночи! Подумайте, как я была смущена, как я была напугана! Вы, малютка, принадлежите другому времени; вы знаете более или менее все. Вы будете не так бояться и не так страдать. Но я страдала и боялась в течение десяти лет.

«Вы знаете все»… Барышня Дакс страшно покраснела и молча опустила голову. И теперь она слушала, опустив глаза.

– В течение десяти лет!.. В течение десяти лет я ежедневно терпела жгучую пытку ночей и тусклую пытку дней. Мною пренебрегали с утра до вечера, меня насиловали с вечера до утра! Ни разу, ни одного разу мой муж не удостоился заметить, что у меня такое же сердце, как у него, – больше, чем у него, что у меня есть сердце и разум. Увы, малютка, – тысячи и тысячи мужей на него похожи. Жены для них хозяйки или куртизанки. И, обеспечив им насущный хлеб в обмен на свободу и волю, они убеждены, что они в полном расчете с ними, даже с избытком. В сущности говоря, хозяйку, если не куртизанку, они даже начинают уважать; они удостаивают ее чести сделать из нее сотрудника, извлекают пользу из здравого ума женщины. Но никогда они не подумают об ее духовных запросах, о жажде нежности, которая таится в глубине всякой женской души, – как бы не так! У этих господ есть занятия поважнее!

Госпожа Терриан вдруг замолчала и долго смотрела на альпийский пейзаж, сладостно нежившийся в золотистой дымке.