Барышня Дакс

– Значит, сударь, я приветствую в вашем лице жертву нынешнего железного века! В качестве таковой не окажете ли вы мне честь, приняв от меня кресло первого ряда, и не позволите ли мне поместиться в театре рядом с вами? Сегодня я в достаточной мере мрачен и печален, так что я очень нуждаюсь в обществе человека учтивого, справедливого и красноречивого, каковым являетесь вы.

Человек учтивый, справедливый и красноречивый сделал такой глубокий поклон, что чуть не упал снова.

– Сударь, – произнес он с благородством, – ваше предложение воистину великолепно. Но увы! Мне приходится по чести отказаться от него. Оттого что я не принадлежу к привилегированной касте тех, которые садятся в первом ряду. Кроме того, не смею утаить от вас, что я пьян.

– Сударь, – решительно заявил Фужер, – астрологи, дипломаты и философы выше каких бы то ни было каст. И Ной, о котором вы упоминали, учил нас, что лучше быть пьяным, как вы и я, чем быть безумным, как все остальное человечество. Идемте, сударь!

– Я иду! – сказал последователь Ноя, которого это убедило. – Я иду, и я отдаю себя в ваше распоряжение, сударь, оттого что, воистину, вы говорите золотые слова.

IX

В театре они заняли два места в третьем ряду, с той стороны, где в оркестре помещались скрипки. Занавес был уже поднят. Но спектакль только начинался. Играли «Вертера» Массне.

– Не осуждайте меня, – сказал Фужеру его странный спутник, – не осуждайте меня за мое пристрастие к этому произведению, лиризм которого, быть может, несколько искусственный. Но тень великого Гете все же витает над современными гармониями. И немало философических выводов можно извлечь из всяческих «Вертеров», музыкальных и драматических.

Едва усевшись, он замолчал и стал слушать с наслаждением.

Зал был почти совсем темен. Фужер, ни разу тут не бывавший, едва мог разглядеть, что он был огромный и довольно красивый, старый и сильно разукрашенный почерневшей позолотой.

Зрителей было много, хотя час был еще ранний; свободных мест было уже мало, оттого что лионцы рано обедают и, кроме того, гордятся аккуратностью.

Партер был полон, галереи битком набиты, и Фужер, ища глазами изящно одетых модниц, заметил, что все ложи были заняты дамами. Но лампочки вроде ночников давали слишком мало света, чтоб можно было судить о туалетах и о лицах. Фужер терпеливо стал ждать антракта и принялся смотреть на сцену.

На сцене в это мгновение вовсе не было актеров. Скрипки негромко повторяли мелодию пирушки, арфы играли прелюдию к чистому и строгому мотиву «лунного света». Вертер и Шарлотта еще не возвратились рука об руку в голубоватую декорацию, изображавшую сад бургомистра.

Фужер осмелился нарушить сосредоточенное молчание своего спутника:

– Какие же мысли, сударь, внушает вам эта музыка?

– Нижеследующие, сударь: что вино – добрый советник, а любовь – советник пагубный. И доказательство тому вы увидите в пятом действии: в то время как юный Вертер, служитель Эрота, будет умирать с пробитой головой, виноградари, служители бога виноградной лозы, весело будут распевать звонкие песнопения. Quod erat, сударь, demonstrandum![23] Нужно бежать созданий другого пола!

Любитель сентенций замолчал – появились Шарлотта и Вертер. Луч луны падал с колосников, и белокурая голова певицы, и темная голова певца были окружены ореолом мечтательной славы. Романтический дуэт зазвучал в тишине. И Фужер, которого мало-помалу захватил вечный символ, заключенный во всяких словах любви, слушал молча. Слова сменяли друг друга. Потом, после горестного прощания героя с героиней, занавес опустился.

Тогда внезапно снова зажглось электричество, и теплый свет залил весь зал, от партера до галереи.

Публика задвигалась. Женщины болтали. Возник гул, из которого вырывались звуки отодвигаемых стульев и хлопанье дверей в ложах. Фужер, очнувшись от своих мечтаний, встал, повернулся лицом к залу, поглядел направо, поглядел налево.

И внезапно его глаза застыли: во второй ложе бельэтажа сидела Кармен де Ретц рядом с крупным белокурым мужчиной, которого Фужер не знал.

Хиромант-карикатурист тоже встал.

– Сударь, – сказал он, схватив руку Фужера, – конечно, я не обладаю нужным достоинством, чтоб давать вам какие бы то ни было советы. Но забота о вашей пользе заставляет меня забыть всякие границы благоразумия и скромности, и я осмеливаюсь напомнить вам выводы, которые вы сами только что сделали совместно со мной из кровавой истории, положенной на музыку господина Массне: отвернемся от существ другого пола!

– Сударь, – отвечал Фужер грустно, – сударь, вы совершенно правы.

Тем не менее, притягиваемый каким-то таинственным магнитом, он оставил свое место и, пройдя между двух рядов кресел, оперся о самую переборку ложи. Его голова, касающаяся бархата барьера, слегка коснулась локтя Кармен де Ретц.

Тогда он услышал над собой знакомый голос:

– Баррье, друг мой, будьте так любезны, принесите мне мою сумочку. Я, наверное, оставила ее в муфте.

В ложе раздался звук отодвигаемого стула. И внезапно Фужер почувствовал на своих волосах ласку боязливой руки.