Барышня Эльза

— Осмелюсь доложить, в семь часов — занятия.

Вилли снова замотал головой:

— Я плохо себя чувствую, пойду к врачу. Вы доложите господину капитану, что я болен, попятно? Рапорт я пошлю потом. Я записался к профессору, окулисту, на девять часов. А занятия я прошу провести господина кадета Бриля. Можете идти… Нет, постойте!

— Слушаю, господин лейтенант?

— В четверть восьмого сходите к Альзеркирхе. Там будет ждать господин, который был здесь вчера утром, — да, обер-лейтенант Богнер. Передайте ему, пусть извинит меня, к сожалению, мне еще ничего не удалось сделать. Понятно?

— Так точно, господин лейтенант.

— Повторите.

— Господин лейтенант просит его извинить, потому что господину лейтенанту еще ничего не удалось сделать.

— К сожалению, ничего не удалось сделать… Постойте. Если бы он дал мне время до сегодняшнего вечера или до завтрашнего утра… — внезапно он замолчал. — Нет, больше ничего. К сожалению, я ничего не сделал, и на этом конец. Понятно?

— Так точно, господин лейтенант.

— А когда вы вернетесь из Альзеркирхе, в любом случае постучите ко мне. А теперь закройте окно.

Денщик сделал, что было велено; громкая команда во дворе заглушила его шаги. Когда Йозеф закрыл за собой дверь, Вилли снова вытянулся на кровати и сомкнул глаза. Бубновый туз… семерка треф… король червей… восьмерка бубен… девятка пик… десятка пик… дама червей… «Мерзавка, — подумал Вилли. Потому что дама червей была, собственно говоря, фрейлейн Кесснер. — Если бы я не остановился около стола, со мною не произошло бы несчастья». Девятка треф… шестерка пик… пятерка пик… король пик… король червей… король треф… Не относитесь ко всей этой истории легкомысленно, господин лейтенант. «Черт его возьми, деньги он получит, но потом я пошлю ему двух секундантов… нет, не годится… он же не дуэлеспособен». Король червей… валет пик… дама бубен… девятка бубен… туз пик… — и все они плясали, плясали у него перед глазами… туз бубен, туз червей… бессмысленно, безостановочно, так что под веками заболели глаза. Наверное, во всем мире не было столько карточных колод, сколько промелькнуло перед ним за этот час.

В дверь постучали, он очнулся, по и перед открытыми глазами у него все еще мелькали карты. Вошел денщик.

— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, господин обер-лейтенант просит премного благодарить господина лейтенанта за беспокойство и шлет нижайший поклон.

— Так. А больше… больше он ничего не сказал?

— Нет, господин лейтенант. Господин старший лейтенант сразу же повернулся и ушел.

— Так. Значит, он сразу же повернулся… А вы доложили, что я болен?

— Так точно, господин лейтенант.

И, увидев, как денщик ухмыляется, Вилли спросил: — А чему вы так глупо смеетесь?

— Осмелюсь доложить, это из-за господина капитана.

— Почему? Что сказал господин капитан?

Все еще ухмыляясь, денщик доложил:

— Господин капитан говорит, что господину лейтенанту к глазному врачу нужно потому, что он, наверное, окосел, заглядевшись на какую-нибудь девушку.

И поскольку Вилли даже не улыбнулся в ответ, денщик испуганно добавил:

— Осмелюсь доложить, это господин капитан пошутил.

— Можете идти, — сказал Вилли.

Одеваясь, Вилли обдумывал все фразы, мысленно репетировал интонации, которыми надеялся тронуть сердце дяди. Он не видел его дна года. Сейчас он с трудом мог представить себе не только характер Вильрама, но даже черты его лица. Каждый раз перед ним возникал разный облик, с разным выражением лица, разными привычками, разной манерой разговаривать, и он не мог предвидеть, с каким из них он столкнется сегодня.