Барышня и хулиган

— Я умею. Ты сам виноват! Когда ты меня дразнил жидовкой в пятом классе, помнишь, со мной полгода никто не разговаривал? Я тогда много взрослых книг прочитала и все про мужчин и про любовь с тех пор знаю. — Даша улыбнулась. — Я шучу, конечно.

Она задумалась.

— А если бы я не ушла тогда из нашей… вашей школы… Ты бы так и дразнил меня жидовкой до выпускного вечера? Ты понимаешь, что мог мне тогда всю жизнь испортить?

Пожав плечами, Игорек вопросительно взглянул на нее.

— Я могла бы стать закомплексованной, всех бояться, постоянно ожидать удара… или нет! Я бы закалила характер и стала бы, к примеру, борцом за свободу угнетенных народов, диссидентом, народным депутатом, киллером… Человеку очень неполезно, когда с ним не дружат, человеку приятно и полезно, когда его любят, ценят, уважают, берут за хвост и провожают… — Забывшись, Даша заговорила с ним, как с Женькой.

— Я не понимаю, ты шутишь или сердишься на меня? — растерялся Игорек. От непонимания он понемногу начинал злиться.

— А если будешь сердиться или плохо меня любить, вообще превращу в лягушку! — Сделав страшные глаза, она взяла его за руку. — А что это у тебя за шрам?

— Я когда был в армии, сломал себе руку.

— Упал, что ли? — вежливо поинтересовалась Даша.

— Сам сломал, специально.

Даша приподнялась на локте и с недоверием посмотрела на Игорька.

— Я стоял на улице, мороз тридцать градусов. Сунул руку в воду, подождал, пока она заледенеет, и ударил топором, тупым концом. Вот шрам остался…

— Не может быть… — прошептала Даша. — Так не бывает, чтобы сам себе топором…

Игорек пожал плечами:

— Лучше уж в больнице, чем часами стоять на морозе. А лед — это анестезия, мне не было больно.

Даша молчала.

— Ты странный, Гарик, — наконец произнесла она и погладила его шрам. — Ты любишь меня! — поддавшись внезапному порыву, уверенно сказала Даша. — А есть ли у тебя топор? — Игорек озадаченно кивнул в ответ. — Если ты такой смелый, мог бы ты сейчас ради меня руку сломать? Докажи, что ты меня любишь!

Игорек посмотрел на нее испытующе, пошел на кухню и через минуту вернулся с топором.

— Пошли! — позвал он Дашу. — Пошли лед делать!

Увидев, что он абсолютно серьезен, Даша испуганно заверещала:

— Я же пошутила!

— Нет уж, сказала, значит, пошли. — Игорек больно тянул ее за руку, и глаза его уже немного испугали Дашу.

— Гарик! Я сейчас уйду и не приду больше! Тебе же тридцать пять лет! Как тебе не стыдно! — Для важности она прибавила Игорьку год.

— А ты не шути так! — сказал Игорек, остывая, и бешенство потихоньку ушло из его глаз.

«Улица Руднева, потом Черкасова, на третьем светофоре налево…» Даша нервно сверяла по бумажке Алкин адрес. Она почти не бывала в гостях у Алки, хотя звонила ей каждую неделю. Даша рассказывала ей, кто учится у нее на курсах, пересказывала Маргошины шутки, спрашивала, что приготовить на обед и как поступить с остатками вчерашнего мяса.

— Прокрути в мясорубке и сделай макароны по-флотски, — советовала Алка.

Даша тут же выбрасывала остатки мяса в помойку и удовлетворенно шла спать.

Потребность в каждодневном общении осталась у нее как наследство многолетней ежечасной близости с Женькой. Ей хотелось разговаривать с Алкой каждый день, но Дашина потребность в Алкином участии в ее жизни была несравненно больше, чем у Алки в ней самой. Даша всегда звонила сама и всякий раз, набирая Алкин номер, ловила себя на некоторой внутренней дрожи, обрадуется ли ей Алка или будет разговаривать с ней чуть капризным обиженным тоном.

Удивительным образом сложилось между ними табу на обсуждение некоторых тем. Игорек был неотъемлемой частью Дашиной жизни и Дашиной квартиры. Разговаривая с Алкой, она упоминала Игорька как некий предмет обстановки, искренне забыв, что Алка любила его и была его женой. Алка и сама, казалось, забыла. Она знала, что Олег с Игорьком имеют общую фирму, сама Даша проводит с ним много времени, но это никогда не всплывало в их разговорах.

Она никогда не расспрашивала Дашу о его женщинах, успехах в бизнесе, четко разделив свою жизнь на две части — до и после Игорька. Общение их было по-родственному близким и так же по-родственному ограниченным, темы их разговоров, держась в скрепленных взаимной нежностью рамках, не удалялись от хитростей Маргоши, здоровья Тяпы и Галины Ивановны, Дашиных студентов и Алкиных учеников. Даша подозревала, что Алка тоже не все рассказывает про свою жизнь. Нежная родственность между ними сохранилась, только теперь ее необходимо было пестовать, каждый раз осторожно восстанавливая.

Существовали и другие темы, которых они избегали касаться. Все, что могла позволить себе Даша и что было недоступным для Алки — путешествия, дорогая одежда, — обсуждалось ими очень поверхностно.

— Ты куда летом? — спрашивала Алка.

— Я на даче буду, может быть, только в июне уеду на неделю на море, — осторожно отвечала Даша, рассматривая путевки, по которым они должны были объехать всю Италию.