Барышня ищет работу (СИ)

Тем удивительнее было, что когда она вошла, тихо-тихо, мы вообще не сразу заметили. Пришла Анна, рассказывала, как мужики пытались обмануть медсестру Марфу и напроситься на две свободных койки — мол, у одного брюхо болит, у второго голова. А Марфа отправила обоих на осмотр к доктору, и тот сразу же сказал, что у них обоих разве что похмелье, и ничего более. Попросил Акулину сделать какое-то снадобье и напоить обоих, и после выпроводить восвояси.

Мы смеялись, и не сразу услышали помянутую Матрёну Савельевну. Она просочилась в палату тихонечко, поздоровалась да показала девицам глазами на дверь, те и вышли.

— Знаешь, Оля, тут такое дело, — начала она неуверенно.

Начало мне не понравилось.

— Что случилось, Матрёна Савельевна?

— Да тут так случилось, что ни к Лушке, ни к Баирме сейчас нельзя. У Баирмы сегодня какой-то мужик завёлся с подачи Кондрашки, сам лично пришёл и жильца ей во флигель сговорил. А Лушку какими-то грехами припугнул, что-то там сын её старшенький натворил в городе, не то литературу запрещённую читал, не то ещё что похуже делал, она теперь ревёт белугой и говорит, что пока даже за деньги никого не пустит, ведь если её в чём обвинят и накажут, то кому её младших поднимать?

Я вздохнула и разгладила юбку на коленях. Вот так, значит. Показал мне, что если он не захочет, то мне тут жизни не будет. Это было… да ожидаемо это было. Что, Оля, уже подумала, что всё наладилось? А вот так. Ничего нового, что дома, что здесь.

— Грустно, очень грустно. Что же, получается, и дохода у нас с вами тоже никакого не будет? — спросила я на всякий случай.

— Может быть ты, Оля, пока схоронишься где-нибудь? Поутихнет, да снова возьмёмся, — неуверенно сказала тёща Зимина.

— Так вот негде мне, — сказала я, не глядя на неё. — Знакомых тут у меня нет. Рекомендацию дать некому. Я было подумала, что можно по-честному, но что-то с этим, я смотрю, сложно.

— Это точно, мастерица ты знатная, — согласилась Матрёна Савельевна. — Можно ж съездить в город, в мастерскую, да спросить у Татьяны Ивановны, не нужна ли ей швея.

— А та Татьяна Ивановна не побежит к здешнему Носову спрашивать, можно ли меня на работу брать? — усмехнулась я.

— Там свои начальники, — отмахнулась Матрёна Савельевна.

— И как туда попадают? И где искать мастерскую? — я была вполне готова хоть сейчас отправляться в город.

Я даже не подумала, что кроме ботинок, у меня и одежды-то уличной никакой нет. Пальто и шапку добрый господин Соколовский мне не вернул.

— Доехать до плашкоута, там на тот берег, а в городе уже можно и извозчика нанять, мастерскую Булавиной все знают, — сообщила она.

Я вспомнила, что плашкоут — это какой-то особый паром, ходивший с этого берега к Московским воротам.

— А на чём же доехать?

— А если кто ещё в ту сторону, так попроситься в попутчики.

— И где сейчас найти кого-нибудь, кто едет в ту сторону?

— Да вроде все поутру уехали, кто на службу, или на торг, или ещё по каким делам.

— Понимаете, Матрёна Савельевна, мне нужно решить моё дело сегодня. Такое условие поставил господин Носов. Может быть, я сама схожу к кому-нибудь здесь и спрошу, не возьмут ли меня на квартиру? Пусть посмотрят, что я из себя представляю. Я вообще безобидная и аккуратная, сложностей от меня никаких. Просто не хочется ни на завод, ни в дом господина Носова.

— А он что, тебя прямо к себе в дом зазвал? — почтенная дама глаза вытаращила и рот разинула, правда, тут же прикрыла его ладошкой.

— Сказал — или к нему, или на завод. Мол, меня только под надзор полиции или лично его самого, — скривилась я.

— Ой, девонька, так может, и ничего? — взглянула на меня эта добрая, добрая женщина. — Всё одно крыша над головой, и не голодом, он, конечно, не из чистюль, так это просто за ним смотреть некому, он женат-то и не был никогда, как Аксинья, матушка его, отдала богу душу, уж лет десять тому под рождество будет, так и живёт один-одинёшенек.

— Почему-то мне его предложение не внушает доверия и не кажется чем-то, особо хорошим.

— А у тебя есть и другие? — скептически поинтересовалась Матрёна Савельевна. — Тогда, конечно, выбирай. А то я с ним поговорю, поставим машинку у нас в дальней комнате, будешь там шить, он будет тебя отпускать. Хоть пару рубах ему сошьёшь, а то ходит так, будто у него она одна-единственная!

— Да ладно, поговорите вы, — отмахнулась я. — Кажется, вы уже хотели поговорить, да вот передумали, так? — я со вздохом взглянула ей в лицо, Матрёна Савельевна живенько уставилась в окно.

В конце концов, кто я ей? Не родня, не подруга, никто. С чего она будет заступаться за меня перед здешними шишками? Вот, не с чего, всё верно.

— Я, Оля, на свете не первый десяток лет живу. И знаю, когда можно голову поднять, а когда не следует. Особенно если у тебя самой дочери, и внучки, и случись с ними что — я себе до самой смерти не прощу. Да и ты сама, наверное, не вчера родилась, только вот где жила раньше — не пойму, что бойкая и колючая такая.

— Обычная я, и жила, как обычная, — вздохнула я. — Спасибо, что дали машинку. Мне это очень помогло.