Барышня ищет работу (СИ)

И этими раскрытыми ладонями он вёл надо мной… надо всей мной, не касаясь, от шеи и до кончиков пяток, кажется, от меня не было видно, только ощущалось тепло, а у пяток — лёгкая щекотка, даже нога рефлекторно дёрнулась. Но… нет, он не коснулся меня при том даже кончиком пальца. Я растерянно смотрела то на его руки, то на лицо, то снова на руки, потому что… ну что за ерунда-то, что он вообще делает?

Врач завершил осмотр, или что там это было, стряхнул ладони над полом и поднялся со стула.

— Я сейчас вымою руки и вернусь, и мы продолжим.

Чего ещё продолжим? Я совершенно ничего не понимала. Экстрасенс какой-то хренов? Мы на кафедре, бывало, пока шла пара, смотрели телевизор с теми, кто свободен, и там по некоторым каналам показывали всякую ерунду про колдуний, современных ведьм и ещё что там бывает. Если честно, мне больше нравился другой канал, про расследование преступлений. Потому что там про жизнь, а это вот — про какую-то чушь несусветную.

Тем временем врач вернулся и сел на стул. Взял мою правую ладонь, прижал палец к запястью — ну хоть это понятно, пульс слушает. Много он так наслушает, интересно бы мне знать? Но смотрит внимательно своими тёмными глазами через круглые очки, и волосы у него тоже тёмные, и усы с бородкой.

— Итак, сударыня, вас привезли к нам вчера поздним вечером, у вас была разбита голова. Сказали — подобрали вас в Егорьевском переулке, вы лежали там без чувств, а перед тем вроде бы звали на помощь. Всё равно придут полицейские и будут расспрашивать вас, так что — соберитесь с силами и вспомните, что можете. Как вас зовут? Вы помните?

— Да, — кивнула я. — Ольга… Филиппова Ольга Дмитриевна.

— Отлично, — он взял с соседней кровати лист тонкой бумаги и начал писать на нём каким-то небольшим обгрызенным с одной стороны карандашом. — Ольга Дмитриевна, очень приятно. Я — доктор Зимин, Василий Васильевич, здешний целитель. Вы помните, как оказались в Егорьевском переулке?

— Нет, — растерянно сказала я. — Я даже не знаю, где это. Я была… совсем не там.

Я была на собеседовании на окраине Ново-Ленино, там отродясь не было никаких Егорьевских переулков.

— Возможно, на вас напали совсем не там, потому что на вас определённо напали. Когда вас нашли, то — без обуви, без пальто, без шляпы, и никакого ридикюля с вами тоже не было.

Это походило на правду — мне помнилось что-то подобное.

— Да, я припоминаю, что два человека разговаривали о вещах, видимо — о моих. Я думала, что это сон.

— К сожалению, нет. Где вы живёте? Кому дать знать о том, что вы у нас?

— Я живу в Юбилейном, — честно сказала я.

Но доктор Зимин нахмурился.

— Это где?

— Ну как, на левом берегу, от плотины прямо. До Мухиной, потом дальше. Любым транспортом.

— Боюсь, я вас не понимаю. Плотина? Да и остальные названия мне тоже ни о чём не говорят. Но я вижу, что вы правдивы, видимо, ваши слова — это последствия травмы головы. С кем вы живёте? С родителями? С мужем?

— Нет, я не замужем. Я живу с тётей, маминой сестрой. Мама… уехала. В другую страну. А отца своего я никогда не знала, только бабушку, его мать.

И ношу на шее её крестик, она мне его надела давным-давно, и велела не снимать никогда, даже если купаться. Сказала, что шнурок заговорённый, никогда не порвётся и не натрёт кожу, что бы ни случилось. Я и ношу. И сейчас он со мной — я проверила.

— Ваша одежда в сундуке под кроватью, — сказал врач. — Но я не могу отпустить вас, даже когда вы уже будете в силах, если вы не знаете, куда вам идти.

— Скажите, а… землетрясение вчера было? — спросила я, чтобы, ну, хоть что-то спросить.

Потому что всё звучало как-то очень нехорошо.

— Было, — тут же ответил он. — И довольно чувствительное, давно таких не случалось, года три, что ли.

Три — много, позапрошлой зимой у нас чуть ли не каждый месяц трясло. Но хоть вчерашнее мне не привиделось!

— Значит, я помню правильно, — вздохнула я.

— После травмы головы случается, что пациенты не помнят какой-то части прошлой жизни, даже если в остальном они здоровы, — врач смотрел сочувственно.

6. Ни розетки, ни лампы, ни компьютера

6. Ни розетки, ни лампы, ни компьютера

Как это я не помню? Всё я помню!

— Как зовут вашу тётю?

— Филиппова Галина Дмитриевна, — сказала я.

— Она домовладелица?

— Да, мы владеем нашим жильём напополам.

Когда мама уезжала, она уговорила меня обменять долю в нашей с ней квартире на долю в квартире тёти Гали. Я поспорила немного — да и перестала, с мамой спорить — дело гиблое. Другое дело, что у нас с ней квартира была — трёшка в новостройке, светлая и просторная, а квартира её родителей, принадлежавшая им с тётей Галей — это двушка-хрущёвка в Юбилейном. И ездить на работу мне тоже было ой как неудобно. Но можно сказать, что меня поставили перед фактом. И добавили ещё — что ты, мол, счастья не хочешь родной матери, которая тебя вырастила и выучила? Не нравится — зарабатывай на свою квартиру и живи, как хочешь, а я тебя не на улице оставляю.

— Хорошо, придёт следователь — и поищем вашу тётушку по реестру домовладельцев. Не потеряетесь, не переживайте. Сколько вам лет?

— Двадцать пять.