Я подскочила, огляделась — ну и хаос тут у меня! Потому что, ну, ночью чего только ни было, особенно прекрасно мы искали воды, чтобы напиться, а не было ни капли. И он звал ту воду в мой кувшин, и показывал мне, как это следует делать, говорил — это нам не очень-то легко по нашей силе, но всё возможно, потому что некроманты — самые могучие и самые умелые, и я верила ему с полуслова, вот просто верила, и всё.
Я вообще недоверчива, так сложилось. Неспроста, конечно же, но — как есть. Однако, мне и в голову не пришло его прогонять. Потому что… он великолепен, вот.
С этой мыслью и ещё с улыбкой я вновь позвала воды в кувшин, умылась, потом попробовала разгладить складки на юбке и блузке — о, получается, и воротничок сделать посвежее, как Антония делала, я видела. И получилось, всё-то мне удавалось этим утром, загляденье просто.
Дома я бы полезла в телефон — мало ли, вдруг что-нибудь написал? Здесь не было никакого телефона, поэтому я просто выбралась из комнаты — узнать новости.
— Оля встала! — обрадовалась Марфуша. — Иди завтракать! Только сначала загляни в гостиную, там тебя Алёшка дожидается.
— Какой ещё Алёшка? — не поняла я.
— Так господина нашего соседа ближний человек!
Человек Соколовского? И что ему нужно, чего нельзя было сказать мне ночью самому?
Светловолосый парень сидел на стуле — прямо, будто тот пресловутый аршин проглотил. Увидел меня — тотчас подскочил.
— Здравствуйте, Ольга Дмитриевна! А Михал Севостьяныч велел вам кланяться и передать вот это, — и он впрямь с поклоном передал мне большой конверт из плотной коричневой бумаги.
— А что он сам? — рискнула я спросить.
— Так отбыл же, вот вернулся откель там на рассвете, и отбыл, и не сказал, когда вернётся, к батюшке в столицу отбыл, чародейскими своими путями.
А потом ещё раз поклонился — и был таков.
Я же села в кресло и осмотрела конверт. Откровенно говоря, не увидела, с какой стороны его было бы проще вскрыть. И порвать не удалось. А потом догадалась — прикрыла глаза, отпустила ощущения… и увидела печать. Печать словно проступила из глубины бумаги — тонкие серебристые линии, незнакомые буквы. Вовсе не те, которые я легко читала в книгах Софьи Людвиговны, другие. Но в общем, я предположила, что там написано. Потянулась мыслью и силой, и — печать поплыла и исчезла. О как!
С каким-то непонятным предчувствием я заглянула в конверт. И что же? Там лежала очень знакомая мне синяя пластиковая папка, а в той папке — мои родные документы. И тонкий лист бумаги, исписанный чернилами мелким почерком, которого там раньше не было и быть не могло. Бумага слегка хрустела под моими пальцами, пальцы не слушались, лист выскользнул на пол… был пойман мною в полёте. Почему-то было страшно развернуть и посмотреть, что там.
Так, бояться можно до бесконечности. Поэтому — вперёд.