Барышня ищет разгадки (СИ)

— Это обязательно. Но мне тут ненароком удалось услышать конец вашего с Матрёной Савельевной разговора. Кому тут нужен некромант?

Матрёна Савельевна воодушевилась и взглянула на меня более уверенно.

— Так Варфоломею Курочкину, тут близенько живёт, дома строит для железнодорожных, и для всяких прочих тоже. Хороший мужик, правильный, надо бы помочь. Но ты что, умеешь? Можешь прогнать упокойничка, чтоб не ходил больше?

— Могу, — и это даже проще, чем посмертный допрос.

Это нежить, просто нежить.

— Значит, нужно Варфоломея-то зазвать, пускай приходит и расскажет, как есть, — Матрёна Савельевна поднялась, подхватила шубейку и была такова.

А мы с Зиминым переглянулись и рассмеялись. Впрочем, он почти сразу нахмурился.

— Вы и вправду готовы решить этот вопрос?

— Да, я думаю, это нежить, просто нежить. Но понимаю, что у обычного человека, и даже у обычного мага нет ничего, что можно было бы противопоставить той нежити. А мне — есть, что.

Зимин вздохнул и покачал головой.

— Что ж, значит, послушаете и посмотрите. А пока — что сначала, допрос или бумаги?

— Допрос, — это сложнее, лучше сразу же и сделать.

Впрочем, сложностей не оказалось. Железнодорожный рабочий замёрз на погрузке вагонов, простыл, не лечился, простуда осложнилась, видимо, пневмонией, и та оказалась смертельной. Его нашли утром соседи по бараку, и принесли в больницу.

— Что ж, случается, — вздохнул Зимин.

И в самом деле — случается.

А потом мы пошли смотреть документы, и он сам пытался припомнить, были ли случаи, когда приносили умерших, в ком не обнаружено ни капли крови. И что же — обнаружили.

— Это когда я уезжал с Ариной и детьми на Рождество навестить родных в Томск, а здесь за меня оставался Терентьев, врач из Медведниковской больницы. Он и Соколовского не приглашал, наверное — не до того было, слишком много было болезней и травм, поэтому просто оформил бумаги о смерти, и всё.

— И кто жертва?

— Здешний дурачок, имел обыкновение бродить по улицам бесцельно. Жил с сестрой и её семьёй, за ним не всегда могли уследить, и тут решили, что пошёл по ночи на улицу да замёрз, холода были знатные.

— Можно, я возьму это заключение о смерти и покажу Соколовскому и Пантелееву?

— Конечно, — кивнул он, — у меня дополнительно записано в книге.

Я убрала заключение, и мы сели обедать и пить чай. Зимин хотел знать, что и как со мной вышло. Он слышал о смерти Софьи Людвиговны, но — без деталей. Я не знала, нужно ли рассказывать о тех самых деталях, и не рассказала ничего. Просто — что сила пробудилась, и с ней пришлось что-то делать. И вот как раз на рассказе о практике в академии к нам ворвалась Матрёна Савельевна, а за ней шёл мужчина лет сорока, в добротном тулупе и хорошей шапке с ушами.

— Вон, глянь, сидит, чаи гоняет с Василием! — возгласила Матрёна Савельевна, показав на меня. — Говорит, прогонит Петруху восвояси. Я, правда, никак в голову не возьму, как она тут в тот раз босая сидела, а теперь готова упокойничков прогонять, но говорит — что возьмётся.

— Не гоните коней, Матрёна Савельевна, — с улыбкой притормозил тёщу Зимин.

— А чего я? Я ничего, Ольга сама сказала, что возьмётся. Вот скажи честно, ты веришь? — и смотрит на него, буравит взглядом.

— Я только что видел, как Ольга Дмитриевна проводила посмертный допрос, и делала это вполне профессионально, — сказал Зимин с улыбкой. — Значит, и с Петрухой должна справиться, у меня нет причин сомневаться.

— Да? — сбавила тон вредная тётка. — Ну, ладно. Смотри сам, Варфоломей, твой дом, тебе там жить, с Петрухою аль нет, тут уж как выйдет.

— Что же ты, Матрёна Савельевна, на барышню напраслину возводишь? — влез мужичок.

Он расстегнул тулуп и снял шапку, и поклонился.

— Здрав будь, Василий Васильевич. А барышне представишь меня?

— Это госпожа Филиппова, Ольга Дмитриевна, новый некромант из управы, прошу любить и жаловать, — веско сказал Зимин.

— Это что же, заместо Михал Севостьяныча?

— Нет, разом с ним, — влезла я. — Я стараюсь успеть туда, куда не успевает он. Город растёт, и спрос на наши услуги… тоже растёт. Я готова выслушать вас и сходить побеседовать с вашим Петрухой.

— Тулуп снимай да садись с нами чай пить, Варфоломей Аверьянович, — кивнул Зимин на вешалку в углу. — А Матрёне Савельевне скажи спасибо, что свела тебя с Ольгой Дмитриевной, — и так сурово глянул на помянутую даму, что ту мгновенно вынесло из кабинета, и даже дверь за собой аккуратно прикрыла.

Правда, я бы не поручилась, что она пойдёт прямо домой, и не станет подслушивать под дверью. Но это уже не мои проблемы. А мои — неведомый Петруха, о котором сейчас послушаем.

— Честно сказать, мне говорили, что не стоит занимать Петрухин дом, — говорил Варфоломей, громко прихлёбывая чай. — Но дом невелик, да хорош — выстроен, как надо, тёплый, зимой не холодно, летом не жарко. И выстроен не просто так на отвяжись, а с любовью, как только для себя и можно выстроить, — тут я вспомнила, что господин Курочкин — как раз строитель. — Пожалел я дом, в общем, не дал пожечь почём зря. И вот теперь как дурак гоняю из него Петруху, почитай, каждую ночь.