Барышня ищет разгадки (СИ)

— Ну так не до конца же, что уже хорошо, — бодро говорит Зимин. — Вижу следы от когтей, правда, мощные. Затянутся, сейчас кровь остановим — и затянутся.

— А чего он даже глаз-то не откроет? Всегда открывал! Барин знаете, какой живучий? — это Алексей.

— Кровопотеря. И кажется, яд. И следы пребывания с открытой раной на теневой стороне мира. Шансы на полное излечение велики, и я прошу всех выйти, — это Зимин.

— Да как выйти-то, не могу я выйти! — это Алексей.

— А Ольга-то Дмитриевна что, почему она лежит неподвижно? Её ж не ранили?

— А это мы сейчас ещё посмотрим, что с ней не так и почему она глаз не открывает, — шаги, Зимин приближается ко мне и трогает ладонь лоб.

И это последнее, что я осознаю, прежде чем совсем кануть в темноту.

26. Ночью и утром

26. Ночью и утром

Я прихожу в себя ночью, где-то. Ничего не понимаю.

Жесткая кровать, тонкий матрас, тонкое одеяло, которым я укрыта. И укрыта, между прочим, прямо в бальном платье. Бред какой! Зато на ногах шерстяные носки, извольте видеть.

Мне удаётся выпустить осветительный шарик, он получается слабым и тусклым. И вообще я слаба и разбита. И с удивлением ощущаю… дежа вю, вот так это называется.

Ведь мне уже случалось просыпаться ночью в этом месте и ничего не понимать. И если тогда я совсем не признала здешних мест, потому что не могла этого сделать никак, то теперь… да ведь меня же даже на ту же самую кровать уложили!

Больница в посёлке Иннокентьевском на станции железной дороги, где для меня всё когда-то началось. И куда я в последние разы приходила уже не как непонятная пострадавшая, но как специалист-профессионал. А сейчас что?

Слышу сопение, пытаюсь пошевелиться. Медленно, преодолевая слабость, держась за изголовье кровати удаётся сесть на постели, и оглядеться. И что же? На той кровати, что напротив моей, поверх всякой постели посапывает Алексей, человек Соколовского. Что же он здесь забыл?

Смотрю дальше. Не что, кого. И не забыл, а — приглядывает, видимо. Потому что ещё на одной кровати лежит сам Соколовский. И что-то подбрасывает меня, я ищу ногами какую-нибудь обувь на полу, ничего не нахожу, и прямо в тех шерстяных носках иду туда.

Он дышит, очень тихо, и бледный-бледный, и глаза закрыты. Я помню, да, отлично помню всю ту жуть, что выпала сначала мне, а потом нам с ним вместе. И не сказать, что хуже — когда я не могла даже и пикнуть под чарами Бельского, или же когда мы вместе стояли по колено в снегу против лисодемона.

Что же, выходит, демон — это служанка драконицы Фань-Фань? Понятнее, на самом деле, не стало — почему драконица позволяла ей охотиться на людей? Или как раз не позволяла? Или там что-то своё, нам неизвестное?

Она же что-то говорила о том лисе, которого развоплотил Бельский в погоне за своим желанием? Они были знакомы, и может быть, даже близки? Или как это вообще у них?

И я-то какого чёрта во всё это замешалась?

Я добрела до кровати Соколовского, тщательно осмотрела — лежит спокойно. Накрыт простынёй, под ней я увидела повязку, и тут же опустила обратно. Ну да, ему досталось от дурной лисицы, а иначе она бы подрала меня.

Что заставило меня присесть возле него? Я не целитель, я наоборот. Я никак ему не помогу. Аккуратно подоткнула простыню, дотянулась, накрыла поверх одеялом. Всё теплее, а у него, кажется, температура. И рана, и ещё в снегу стояли в бальной обуви, а она ж такая, чисто символическая, только для паркетного пола, никак не для улицы, даже если кожаная.

Я не сразу понимаю, что за звук слышу. А потом…

— Лёля, — тихо шепчет он. — Лёля, не уходи, пожалуйста. Хотя бы во сне не уходи.

Он говорит быстро, и едва слышно. Чтобы расслышать, мне приходится наклониться почти к его губам.

— Лёля, — повторяет он и шевелит пальцами.

Пытается поднять руку, у него не выходит.

— Наверное, это хорошо, Лёля, что у тебя жених. Это Авенир, верно? И отчего ты с ним не осталась? Придумали бы что-нибудь…

Ну вот ещё, меня прямо бесит, неимоверно бесит упоминание Авенира — сейчас. Потому что… не Авенир вчера закрыл меня от демона. Я благодарна Авениру за всё, что он для меня сделал, и за всё, чему научил, но… но…

Отчего слёзы-то, откуда? Капают прямо на его руку, пальцы шевелятся, слабо, но несомненно, и берутся за мою ладонь.

— Это неправда, Миша, — говорю я. — Он звал меня замуж, да, я не согласилась. А сказала просто так, чтобы тётки мои отстали, и не сватали мне никого, понимаешь?