Барышня. Нельзя касаться

Второй раз за вечер мужчина нес её на руках по тропинке. Только это был совершенно другой мужчина. Тот, кого еще совсем недавно она считала неприятным. А ощущение счастья, испытанное ею совсем немного времени назад, сейчас сменилось другим чувством. Его трудно было понять, а уж тем более описать словами. Катеньке было противно и мерзко, больно и страшно (что папенька теперь скажет! Что все скажут!). Её била дрожь, да такая, что зуб на зуб не попадал! И только одно удерживало от того, чтобы не завыть, не заорать дурным голосом, криком спасаясь от того ужаса, который пришлось пережить — тихий шепот на ухо:

— Никто никогда тебя больше не посмеет обидеть. Все хорошо будет. Я смогу тебя защитить. Все пройдет. Все закончится. Все забудется, как страшный сон, моя милая!

И, засыпая у него на руках Катенька верила каждому слову…

49 глава. Марк

Громкий крик из Марининой комнаты поднял меня посередине ночи. От усталости и спросонья не сразу поняв, кто именно кричит, я уже бежал, на ходу протирая глаза. Когда включил свет и увидел Катю, то решил, что у нее лихорадка, что, возможно, поднялась температура, и поэтому она так мечется на постели, сбив на пол одеяло. Но её лоб не был негорячим, а руки, которые, словно отбиваясь от невидимого противника, то и дело поднимались над кроватью и тут же падали обратно, вообще были ледяными.

— Катя, — осторожно потрепал её за плечо, но она не спешила просыпаться, правда, затихла ненадолго, и лишь под тонкими веками продолжали быстро-быстро двигаться глаза. — Катя, проснись!

Понимал, что, проснувшись и увидев меня возле своей постели, да еще и напуганная одним из своих снов, она может запаниковать, но как-то некстати в глаза бросилась быстро вздымающаяся, прикрытия тоненькой тканью пижамной маечки, грудь…

— Марк, сволочь такая, не смотри туда! — скомандовал сам себе и… сам себя же не послушал!

На неё было трудно смотреть спокойно! Невозможно просто. И если с груди взгляд после некоторого усилия все же послушно поднялся выше, то белая тонкая кожа её шейки… особенно там, в вырезе одежды, где эта кожа так соблазнительно так беззащитно натягивается на ключице, заставила мои глаза надолго приклеиться к себе.

А потом я сделал еще одну ошибку — посмотрел на Катины губы. Чуть приоткрытый влажный рот, в глубине которого виднелись белые зубки и розовый язычок… Я помнил, что нельзя её трогать, но, как последний сексуальный маньяк, склонялся к её губам! Я мысленно проклинал себя! Но не мог сдержаться! И был уже в миллиметре… Когда Катя выдохнула прямо в мои губы:

— Помогите!

Из-под тёмных подрагивающих ресниц, по Катиным щекам вдруг покатились крупные слезинки, заставляя от жалости к ней, от желания помочь и непонимания, как это сделать, сжаться мое сердце.

Что же там, во сне, с тобою происходит сейчас? Как я могу помочь? Как помочь, если она там, а я — здесь? Лёг рядом с нею, переложил её головку к себе на плечо, обвил руками, очень надеясь каким-то необьяснимым способом достучаться до неё сейчас и зашептал, почти не подбирая слов то, что просто приходило в данный момент на ум:

— Милая, борись! Сражайся! Не сдавайся, что бы ни случилось! Ты сильная! У тебя получится!"

А потом, когда она вцепилась в мою руку, не отталкивая, но прижимая к себе, понял, что поступаю правильно! Теперь гладил Катю по голове и говорил уже быстрее и увереннее:

— Никто никогда тебя больше не посмеет обидеть. Я рядом. Все хорошо будет. Я смогу тебя защитить. Все пройдет. Все закончится. Все забудется, как любой страшный сон, моя милая!

Я прижимал к себе спящую женщину. Все просто, ничего необычного. Кроме, разве что, того, ЧТО я испытывал при этом. Обнимал ее и думал, что в моей жизни не бывает легких путей, в моей жизни нет простых обыкновенных отношений, как у Олега и Светы, например, когда всё понятно — живут два человека вместе, растят детей, уважают и, наверное, даже любят друг друга. Всё у них так, как положено — встретились, повстречались, женились, родили детей, работают, родителям помогают, летом на море отдыхать ездят…