Барышня-певица

– Ой, да ладно! Ты преувеличиваешь её дедуктические способности. Даже если и так, ну посердится на меня немножко, но потом простит и разрешит нам видеться. Не бойся, Лайла! Это прекрасный шанс для тебя, не теряй его!

Я снова тяжело вздохнула и набрала на телефоне дядю Хасана.

***

Хасан пригласил меня порепетировать днём, а Марьям опять прикрыла. Всё это было для меня ново: я почти не имела дела с микрофоном и прочей техникой, но волнение и страх перед выступлением оказались приятными, окрыляющими. А вот дядя Хасан на моё требование петь в никабе нахмурился и покачал головой:

– Что за тайны, девочка моя? Уж не собираешься ли ты превратить свою певческую карьеру в шпионский детектив?

– Я очень хочу выступить, – призналась я, – но посетители не должны видеть моего лица – мне необходимо сохранить инкогнито.

Хасан повздыхал немного, но потом махнул рукой: мол, как знаешь.

Конечно, когда я увидела в приоткрытую дверь закулисья всех тех мужчин, перед которыми мне предстояло петь, то поджилки у меня затряслись намного активнее, чем в пустом помещении. Однако я убедила себя, что людей не так много (по раннему времени), а я закутана с головы до пят, и если опозорюсь, никто не узнает в дебютантке-неудачнице меня. Теперь-то я возблагодарила Небеса и свою матушку за то, что она не позволяла мне петь перед гостями. Благодаря этому, никто из посетителей не сможет узнать мой голос. Остаётся только уповать на то, что мой отец и браться не ходят в это заведение – в этом, кстати, я убедилась в тот же вечер. Как именно – объясню чуть позже.

Дядя Хасан сам вышел на сцену, чтобы объявить мой номер. Сказал, что у меня ангельский голосок, но мало сценического опыта и попросил гостей поддержать начинающую певицу аплодисментами. Они с готовностью захлопали в ладоши, а я на ватных ногах двинулась к микрофону. Вот это было ощущение! Будто я лечу в пропасть и не могу остановиться. Конечно, на самом деле, я могла развернуться и уйти, чтобы больше никогда не возвращаться, но возможность проявить себя такой трусихой пугала меня больше, чем позор неудачного выступления. Поэтому я всё же подошла к краю сцены, схватилась за стойку микрофона – для опоры – и глубоко вздохнула. Аплодисменты чуть усилились, а потом совсем стихли. Воцарилась тяжёлая, полная ожиданий тишина. Я обвела глазами зал, разволновалась ещё чуть сильнее, но заигравшая музыка отвлекла меня, и благодаря этому получилось извлечь из своей гортани звук. Поначалу он дрожал и срывался, голос никак не мог набрать силу. В ужасе я смотрела в одну точку, не в силах поднять глаза на людей в зале, сердце моё скакало, как бешеная кобылица, я почти готова была сдаться, но тут кто-то из посетителей, сидевших неподалёку от сцены, похлопал в ладоши. Мой взор машинально метнулся туда и внезапно наткнулся на очень тёплый приветливый взгляд. Мужчина среднего возраста улыбался и дружелюбно махал мне руками, будто говоря: давай, не робей, всё будет хорошо!

А я почему-то поверила ему. Распрямила плечи, вдохнула воздух полной грудью – и голос наконец зазвучал как надо. Чистый, сильный, из живота, из груди – как учила госпожа Сахим. Я так увлеклась, что даже расстроилась, когда песня закончилась. Это было невероятное ощущение. У меня будто выросли крылья, и я парила над полом, не чувствуя тяжести своего тела.

И вот тогда раздались уже настоящие аплодисменты – восхищённые, довольные. Посетители кричали мне:

– Браво! Бис! – а я улыбалась и чувствовала себя такой счастливой, будто была только что коронована, а не всего лишь спела песню в музыкальном салоне в не самом презентабельном районе города.

С каждой следующей песней уровень выражаемого публикой восторга постепенно снижался. Оно и понятно: они ведь не на концерт пришли, а чтобы посидеть, отдохнуть, пообщаться с друзьями. Я всё равно знала, что пою хорошо – чувствовала это, но вот это ощущение полёта от того, что все вокруг в восторге от моего таланта – оно засело мне в душу. Я поняла, что хотела этого всегда, просто не знала об этом, но вот как теперь обходиться без этого, если мы с Марьям не придумаем, что-то, чтобы я смогла приходить сюда регулярно – совершенно непонятно. О, слава – это настоящий наркотик!

После выступления (а на первый раз оно заняло чуть меньше часа) я чувствовала себя одновременно счастливой и усталой. Попрощалась с публикой и направилась к двери в закулисье – и встретилась со следующими артистами. Это были три девушки в таких нарядах, что хоть они и были не на мне, я устыдилась. Полупрозрачные, все в вырезах и разрезах – настоящее безобразие! Можно сказать, что девушки были почти голыми: их грудь, ноги, живот – всё можно было рассмотреть в деталях. На бёдрах, запястьях и щиколотках позвякивали монетки и браслеты, а руки и лица сверкали блёстками.

Я проводила этих красавиц выпученными глазами, а потом кто-то схватил меня за руку и утащил в служебные помещения.

– Кто это? – спросила я дрожащим голосом у Хасана.

– Это – танцовщицы, – ответил он таким тоном, будто я спросила глупость.

– Но почему… они такие раздетые?

Хасан пожал плечами: