BASE 66

Это чувство, что ты находишься где-то, где жизнь и смерть текут вместе, где границы между жизнью и смертью фактически нет. Ты собираешься сделать что-то, что может стать для тебя последним, но в то же время окружён элементами повседневной жизни — бутербродами с сыром, бензоколонками и газетами. Чувство это очень трудно объяснить в словах. Попробуйте как-нибудь прыгнуть с телевизионной антенны, и поймете, что я имею в виду.

Бернар, Скотт и я громко кричали на заднем сиденье, чтобы уменьшить напряженность, царящую в нас. Я думаю, Герберт чувствовал себя сейчас несколько посторонним, видя такое проявление нашей крепкой дружбы. Микке вел машину молча, глубоко задумавшись. Он что-то сказал, только когда мы вставали с кровати. Я много дал бы, чтобы узнать, о чём он думал. Странно, наверно, находиться в компании людей, которые мирным воскресным утром предпочитают прыгнуть с антенны, вместо того чтобы поспать подольше.

Микке нарушил тишину, сообщив нам, что весьма ветрено. Я посмотрел в окно и заметил на бензоколонке флаг, прямой от ветра, как стрела, и очень надеялся, что ветер не перейдёт в ураган.

Вскоре после семи мы добрались до места. Микке поставил автомобиль в лесу поближе к антенне. Мы надели парашюты, затянули покрепче обхваты, посмотрели направление ветра и выбрали резервные посадочные площадки. Надо знать, где приземлиться, если основной посадочной площадкой воспользоваться почему-то не получится. Ветер был довольно сильным, но не слишком. Я побаивался прыгать в ветер больше чем 20 миль в час, когда велик риск жёстких посадок и травм.

Мы попросили Микке остаться у машины. Если кто-то из нас травмируется, пусть Микке отвезёт его в больницу как можно быстрее. Я первым перелез через забор, друзья быстро последовали за мной. Только мы перебрались на ту сторону, как случилась неприятность. Вытяжной парашют Бернара вывалился из кармашка и упал на землю, и прежде чем до меня это дошло, я, как назло, наступил на него. Не видя этого, Бернар продолжал идти, прижатый моей ногой вытяжной парашют расчековал ранец, и тщательно уложенный купол вывалился. Все мы замерли и уставились на парашют на земле. Чёрт возьми! Ничего хорошего. Бернар, однако, остался спокойным. Он прижал купол коленями, чтобы его не унесло, и запихал назад в ранец. Не было сомнения, по-моему, что эта поспешная укладка могла привести к плохим последствиям. «Его купол откроется чёрт знает как, если вообще откроется, — думал я. — Надеюсь, всё будет ладно». Ни один из нас не сказал ни слова. За свою безопасность каждый отвечает сам.

Бернар закончил переукладываться, и мы подошли к лифту. Осмотрели кнопки и нажали каждую. Никакого толку. К сожалению, оставался только один путь наверх. Высокая металлическая лестница, ведущая прямо в небо. Металл был ледяным. Ступеньки шли дюймов через 16, а наша гибкость была очень ограничена из-за парашютов на спинах. Чтобы встать на первую ступеньку, мне пришлось подпрыгнуть. С ужасно холодным металлом пришлось мириться, потому как о перчатках мы не подумали. Что ж, я начал подниматься, подтягиваясь со ступеньки на ступеньку. Ранец часто утыкался в ограждение позади меня, и приходилось, насколько возможно, прижиматься к лестнице, чтобы не застрять.

На 165 футах вид равнины Сконе уже был великолепен. Первые сотни футов мы преодолели быстро и без большого усилия, определяя высоту по растяжкам антенны. Они были присоединены к ней через каждые 165 футов; все, что мы должны были сделать, это умножить число встретившихся нам тросов на 165, и получалась высота в футах. Правда, к тому времени, когда мы достигли 330 футов, руки у меня оцепенели от холода. Бернар тоже жаловался, что он замерз, и попросил, чтобы я лез побыстрее. У третьей растяжки, или на 495 футах, я остановился, чтобы полюбоваться видом. Мне пришло в голову, не заметил ли нас какой-нибудь фермер, и если так, то что он подумал.

«Да ладно, — решил я. — Если кто и увидит, примут нас за обслуживающих антенну. Скажут, вот труженики: воскресное утро, 7 часов, а они уже работают!»

К этому времени я устал. Мы карабкались уже 25 минут, и мышцы рук заныли. Ещё раздражала жажда; во рту будто наждачная бумага. Я снова остановился чуть ниже 825-футовой отметки и сказал Герберту, что мы теперь на такой же высоте, как мост Кохертальбрюкке в Германии. Он посмотрел на меня и недоверчиво тряхнул головой. «Как ты мог даже думать о прыжке с такой низкой высоты? Ведь нет времени, чтобы раскрыть запасной парашют», — закричал он.

Я расхохотался во всё горло и продолжал смеяться до колик в желудке. Вот мы здесь, в 825 футах над землей, лезем на самый верх 1089-футовой антенны, чтобы прыгнуть оттуда, и один из нас говорит мне в том смысле, что я сумасшедший. Но это как сказать. Сумасшедший — по сравнению с кем? Тот, кто не прыгает с парашютом, вероятно, счел бы одинаково сумасшедшим делом прыжок и с 1 089, и с 825 футов. Герберт не мог понять, с чего я вдруг так развеселился. Пока я продолжал подниматься, по щекам у меня текли слезы от смеха.