BASE 66

Отделился он правильно, точно согласно рекомендациям Карла и Джин Бениш, высоко подняв голову и направив взгляд на горизонт. После четырех секунд свободного падения он отпустил вытяжной парашют. И тут началось: купол открылся носом прямо к зданию, и Скотт врезался в окно. Оттолкнувшись от него ногами, он улетел прочь. После столкновения со зданием Скотт был несколько не в себе и приземлился небрежно. И он слышал, как в момент приземления нога хрустнула.

Скотт смеялся над мыслью о том, что, возможно, какая-нибудь секретарша видела, как он летит к окну ее офиса на высоте 330 футов над землей. Интересно, как она потом рассказывала об этом? «Идите скорее сюда! Кто-то хочет влететь ко мне в окно!»

Бернар, наименее опытный из нас, сделал прекрасный, от отделения до приземления, прыжок безо всяких неприятностей.

Все мы после этих приключений были физически и психологически измотаны и думали теперь только о том, как бы поскорее уснуть в теплой удобной кровати. Бернар отправился к своим родителям в Байи, парижский пригород. Я остался со Скоттом. Мы решили, что так будет лучше — сможем помочь друг другу, если что, поскольку оба временно были не в лучшей форме. Я рассказал, как объяснил свою рану больничному персоналу, и мы согласились не говорить никому правду о том, как получили наши травмы. Если рассказывать всю историю о наших прыжках каждому, кто спросит: «Что случилось?», у нас не хватит терпения. Более практично будет состряпать короткий правдоподобный рассказик. После некоторого обсуждения мы придумали следующее:

«Мы изрядно выпивши возвращались с вечеринки в другом конце города. У эскалатора метро мы в шутку начали бороться — толкались, тянули друг друга за одежду и всякое такое. Ступив на эскалатор, Скотт внезапно потерял равновесие, и мы покатились по ступенькам. Скотт сломал лодыжку, а я краем ступеньки разрезал ногу».

Вот что мы расскажем всем любопытным, кто спросит о наших повреждениях. Я волновался, что никто нам не поверит, но тут уж ничего не поделаешь.

Утром я пробудился с ужасной болью в ноге. Она была жесткой, как бревно, и ей было трудно даже пошевелить. До ванной я добрался только с помощью Скотта. Пока я чистил зубы, решил, что Ильфе Бертельсон надо сказать правду. Будет несправедливо лгать ей. Она ведь в своё время отпустила меня на день, чтобы прыгнуть с Кохертальбрюкке. Ну, а все мои коллеги услышат искусственную версию.

Чтобы одеться, мне пришлось мобилизовать все силы. Никогда прежде я не испытывал боли только от того, что надевал носки.

Я дохромал до лифта, спустился вниз и, запинаясь за всё, что попадалось на пути, вышел на улицу. До метро было футов 1000, и при каждом шаге мне казалось, что всё, больше не могу. Оказавшись наконец в метро, я был на грани обморока. Каким-то образом, несмотря на полубессознательное состояние и утренний час пик, я всё же добрался до «Фаси».

Первый человек, с кем я столкнулся, был Рэнси. Он посмотрел на меня и спросил, серьезна ли рана. Я попросил, чтобы он пошел со мной в туалет, и я покажу ему её. Там я поставил ногу на унитаз, и Рэнси исследовал мою рану. От вьетнамской войны у него остался обширный опыт обращения со всеми видами телесных повреждений, и он оценил время моего восстановления в четыре месяца.

Когда Ильфа услышала мою историю, то рассмеялась. Она не могла поверить, что я прыгнул с башни Монпарнас, и сказала, что никогда в жизни не слышала ничего столь сумасшедшего. Когда в конце концов она поняла, что я говорю правду, то, к моему приятному удивлению, спросила, каковы ощущения в свободном падении со здания и сколько секунд я падал. Ильфа ничего не знала о BASE-прыжках, но очень интересовалась спортом. Она часто ходила на лыжах и любила всё необычное.

Ильфа сообщила мне, что генеральный директор Стеллан Хорвиц как-то узнал о моём прыжке и травме и хочет видеть меня в своём кабинете. Стеллан Хорвиц был директором компании уже год. Он был высоким, худощавым, с темно-коричневыми волосами, всегда одевался в элегантные костюмы и носил французские ботинки Weston. Я постучал в дверь его кабинета и вошёл. Он сидел за столом, сложив руки на полированном дереве.

— Что ж, — начал он. — Я знаю, что с тобой произошло. Больше не делай ничего подобного. Пойми, что, пока ты работаешь здесь как стажер, я отвечаю за тебя. Просто будь более ответственным.

Я спокойно слушал то, что он должен был сказать. Он понял, что в теперешнем состоянии я совершенно не гожусь для работы, и дал мне отпуск на две недели. Когда я собирался уйти, он остановил меня и спросил:

— Йефто, почему ты сделал это? Зачем ты прыгнул с того здания?

Я посмотрел ему в глаза и ответил, что сделал это, чтобы почувствовать, что я ещё жив. Не думаю, что Стеллан Хорвиц понял, почему я прыгнул с башни Монпарнас, и у меня не было никакого желания объяснять ему это подробно. Это был первый и последний раз, когда я говорил с генеральным директором Стелланом Хорвицем.