Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт

Кавалер тут же сломал сургуч, подошёл к подсвечнику, графиня писала плохо, неровно и с ошибками, письмо явно давалось ей с трудом, но это была её рука, видно, никого не решалась просить помочь ей в написании. Он стал читать:

«Брат мой и господин мой, дворовые были рады, как услыхали, что безбожных горцев вы сильно побили. От них я о победе вашей узнала, а не от мужа и родственников, но молодой граф настрого запретил дворовым и слугам о ваших победах говорить и им радоваться, злился от этого. А ещё я однажды слышала, что ругал он вас псом бездомным и безродным, поповским прихвостнем. Говорил, что от вас одна в земле суета ненужная, что герцог слаб, раз вас придержать не может. Но я вас с победой поздравляю и очень горжусь таким братом. И руки вам целую.

А со вчерашнего дня во дворец мужа моего съезжались разные господа со всего графства, собирал их молодой граф. И на собрание они звали мужа моего. О чём было собрание, они не говорили, держали в тайне, только пытая мужа, я узнала, сказал он, сильно нехотя, что говорили они о вас. Говорили, что вы не их, а чужой и что война с горцами никому не нужна, что победами этими вы кичиться будете, что человек вы бесчестный, так как они говорят, что Шоуберга убили нечестно и поступили с ним плохо и зло.

И многие говорили, что за то, как вы обошлись с Шоубергом, вас нужно звать на суд дворянской чести.

И порешили, что позовут. На днях пошлют к вам гонцов. Только вы не езжайте, так как решено вас там схватить и выдать на суд герцогу Ребенрее…»

Волков оторвался от письма: «Ах, Брунхильда, моя ты умница, не зря я тебя сосватал за графа, не зря».

«А у меня без вас, брат мой, всё плохо, слуги со мной обращаются дурно, иной раз простыни мокрые на постели менять не идут, хоть зову их и зову, ужины и обеды мне в мои покои не подают, как я ни прошу, только когда муж на них прикрикнет, да и то мужа моего по старости бояться совсем перестали. Все теперь слушаются молодого графа, а он мне не друг. Не любит меня, при всех, когда мужа моего нет, ругает глупой. А вчера, когда я к обеду не успела, мне от бремени дурно было, так они есть стали без меня, а когда я пришла, так сноха моя, жена среднего сына моего мужа, вскочила из-за стола, сказала, что от меня её тошнит и что я невыносима, и выбежала. А муж мой молчал. За меня не заступался и не бранил её, уже и сил у него нет на это, а они этим и пользуются. И уже верховодит всем молодой граф, иной раз мужа моего не зовёт за советом, а сам всё решает. А когда встречает меня в замке, так делает вид, что меня не видит, словно я дух бестелесный. И так я живу изо дня в день, и только в муже и в мыслях о вас утешение нахожу. А тяжесть моя уже велика, уповаю на Матерь божью, что разрешусь к февралю или чуть позже, и, ежели решит Господь, то вам к февралю племянник или племянница будет. Повитуха сказала, что мальчик, она по чреву моему так решила. Поди врёт, она стара, уже и из ума, кажется, выжила. Но в феврале всяк узнаем, если, конечно, не сживут меня со света родственнички мои. Целую ваши руки и молю Господа, чтобы увидеть вас, но в замок к нам не приезжайте, тут вас беда ждать будет. А мальчику можете доверять, он единственный, кто меня тут в замке жалеет.

Графиня Брунхильда фон Мален».

Глава 10

У Волкова кулаки сжались так, что скомкал он письмо, захлестнула его такая злоба, что аж вздохнуть было невмоготу. Пришлось даже на стену рукой опереться. Мальчишка- паж, что стоял рядом, был ни жив ни мёртв, шевелиться боялся, видя, как лицо кавалера становилось белым, когда он чтение заканчивал. Лютая ненависть клокотала в груди кавалера, заливала его злобой до самой макушки. Всех! Всех холопов, что нашёл бы в замке, всех бил бы, и не руками бил, а кол взял бы, выбивал из быдла всю их спесь вместе с поганой их требухой, а самых злобных и заносчивых, тех, что больше всех донимали его Брунхильду, так с крепостной стены кидал бы в ров. И родственничкам не спустил бы, пусть они самые благородные. Уж поганое семя Маленов не простил бы, а ту дуру, сноху, что своё бабье небрежение его Брунхильде так открыто выказывала, так солдатам отдал бы. Уж потешились бы солдаты благородным мясом.

И вправду, ему двух сотен солдат хватило бы, чтобы взять замок графа. Замок этот скорее для красоты, чем для войны. Его полукартауна любую стену замка за день развалит. Только пожелай он, и все получат по заслугам. Да вот желать он этого не будет. Не поведёт солдат, не потащит к замку пушки. Нет. Хоть и кипела в нём ещё кровь, хладный его ум уже брал своё. Он думал и думал, что ему делать. И казалось бы, что тут сделать можно, когда, несмотря на победы твои, местная земельная знать тебя и близко своим считать не желает, а желает расправы над тобой, хоть не своими руками, так руками сеньора?

«Оскалились волки, и граф молодой их предводитель. Выскочкой меня прозывают, псом безродным, не по нраву я им. Боятся моих побед, горцев боятся, что горцы придут и в их наделы, что силен я, сильнее любого из них, всё это им не по нутру».