Башмаки на флагах. Том 2. Агнес

Волкову всё нравится. Всё войско выглядит отлично: и пехота, и стрелки и арбалетчики на флангах, и отличная кавалерия, что стоит в тылу за баталией. Все красивы, все выглядят весьма устрашающе.

Кавалер приглядывается, указывает рукой на группу людей, которую раньше не замечал:

— А это там кто? Что за зрители тут?

— Это… Это купцы… Кажется, — отвечает Брюнхвальд, приглядываясь. — Извините, полковник, я ещё не распорядился… Не успел. Сейчас же прикажу выгнать их из лагеря.

Кавалер молча кивает.

Глава 23

Франс Конрад фон Гальдебург, иначе отец Франциск епископ маленский, не был излишне рьян в вере, также не был он слишком книжен и образован и, уж конечно, не был он тем, кого называют истинным пастырем, каким был, например, его предшественник, отец Теодор. К отцу Теодору вечно и до, и после службы стояли люди за благословением. К нему несли больных детей и новорожденных младенцев, чтобы святой отец просто возложил на них длань и прочёл самую короткую молитву.

Отец Франциск и обряды вести не сильно любил, а если и вёл, то только утренние или обряды в важные праздники. Людишки простые к нему особо не лезли, а вот горожан знатных и влиятельных он привечал всячески. Не гнушался себя и в духовники к таким предлагать. Был с ними любезен и ласков, отчего среди приличных людей города быстро снискал себе приятелей и зван был уже неоднократно на обеды и ужины.

А в это утро, едва проснувшись и выпив редкого в этих местах, но так любимого им кофе, не позавтракав, он приехал в кафедральный свой собор, чтобы читать проповедь. Приехал самолично. Не будь сегодня субботы, так и не взялся бы. Поручил бы то дело одному из своих младших отцов, среди них были весьма к тому умелые. Но не сегодня, сегодня он сам встал в ризнице и развёл в сторону руки, позволяя служкам и братьям монахам облачать себя в одежды служебные.

Тот старый монах, что вёл все дела у отца Теодора, теперь вёл дела и отца Франциска. Он теперь стоял рядом, с лицом неспокойным.

— Что ты? Чего кривишься? — спросил его молодой епископ. — Службу я сию знаю хорошо, отчитаю без запинок. Тогда я устал просто.

В прошлой службе отец Франциск многие тексты священные забывал и либо ждал подсказки, либо вовсе заглядывал в псалтырь и искал там нужное место, водя по страницам пальцем, что паства весьма охотно замечала. И начинала радостно шушукаться при всякой его заминке.

— Не о том я волнуюсь, — отвечал умный монах.

— А о чём же?

Монах помолчал; видно, не очень он хотел затевать этот разговор, но всё-таки начал:

— Вчера на рынке, что у Старого арсенала, днём, когда народа больше всего, там похабник выискался.

— Что за похабник? — спрашивал епископ спокойно, подставляя левую руку для облачения.

Монах вздохнул, видя, что отец Франциск словам его большого значения не придаёт. И продолжил:

— Вас лаял.

— Меня? — вот тут епископ удивился. Даже повернул лицо к монаху. — Чего же ему меня лаять? Чего я плохого ему сделал?

— Кричал охальник, что вы сюда не веру укреплять приехали, а серебро искать.

Тут уже весь оборотился епископ к брату своему. Служки, что держали одеяние замерли, а епископ и спрашивает:

— И что же, охальника стража не схватила?

— Не схватила.

— То плохо. Нужно имя его узнать, я уж с начальником стражи поговорю.

— Не то, плохо, что стража его не схватила, — вдруг возразил епископу монах.

— А что же?

— А то, что такие охальники на всех рынках были, по всем площадям сие кричат. И каждый похабник вас лает.

— Откуда знаешь? — задал вопрос обескураженный отец Франциск.

— Со вчерашнего такое пошло, верный человек мне пришёл вечером и рассказал. Я на рассвете пошёл на рынок, так и есть — едва людишки собрались, так выискался молодец и кричит: слышали, мол, люди города Малена, епископ новый ругал вас, горожан, скаредными, мол, мало вы подаяний после службы жертвуете. Мол, мало церкви оставляете.

Епископ вспомнил: да, он в том горожан упрекал пару раз.

— А епископу старому, — продолжал монах, — денег хватало. Он убогих и бесплатно привечал, без серебра.

— И что люди? — спросил отец Франциск.

— Люди его слушали, — отвечал монах. — Он ещё и на телегу для зычности залезал. Так к нему со всех углов сходились.

— И не бранили его люди?

— Нет. Таких не было. Слушали…

— Слушали? — епископ всё больше настораживался. — А меня бранили?

— Вас бранили.

— И как?

— Подло, — отвечал монах, но не говорил как, видимо, не хотел расстраивать монсеньора.

— Да говори же уже.

— Лаяли вас люди сквалыгой.

Епископ видел, что тот недоговаривает:

— Ещё, ещё как лаяли?

— Вором.

— Вором!? — воскликнул отец Франциск в негодовании. — Вором?! А ещё как?

— Ещё свиньёй в сутане, — выдохнул монах.

— Так похабник кричал или чернь рыночная?

— Чернь, монсеньор. Чернь.

Епископ как был в полуоблачении подскочил к монаху и, тыча ему пальцем в старую грудь, заговорил:

— Разбойники! Похабники! Вызнай мне непременно зачинщика разбоя этого. Вызнай непременно, — он отвернулся. — Хотя, кажется, я знаю одного такого, кто со мной тут не дружен.