Он взял её за плечи и при всех людях поцеловал дважды. Сначала в одну щёку, потом в другую. И оба раза крепко, как любимую родственницу. И все это видели, и от этого Агнес счастлива была.
Но она смешно морщится и трогает его лицо:
— Ах дядя, вы колючи, как ёж!
Все вокруг улыбаются.
Он проводит рукой по подбородку. Да, давно не брился. Но сегодня ему лень:
— Завтра побреюсь.
Она, продолжая счастливо улыбаться, проводит его на своё место во главе стола. Усаживает.
Ута расторопно принесла тарелку и красивый стакан красного стекла, так девушка отняла у служанки посуду и ставила её на стол перед господином сама, словно сама его служанка. Сама же брала из блюд лучшие куски мяса, сам отламывала хлеба, сама наливала ему вина разбавленного. А когда он начал есть, так она согнала сержанта Вермера с его места и села рядом с кавалером, стала на него смотреть, ловя и опережая всякое его пожелание. Так и сидела с ним, и ему даже неловко было от такого внимания. А она, вспомнив вдруг, крикнула:
— Ута, ты кофе для господина размолола?
— Размолола, госпожа, — отвечала служанка.
— Так начинайте варить, а сюда неси пока сливки и сахар. Господин пьёт кофе со сливками и сахаром.
Он поблагодарил её, похлопав по ручке. Это был прекрасный день. День выздоровления.
Вот только дел у него было много, и дела все были одно важнее другого. Но заниматься ими совсем не хотелось. Казначей Его Высочества и сам он, банкиры, оружейник, сержанты, что уже, наверное, начали набирать тут людей для его войска, со всеми с ними ему нужно было обязательно встретиться, ну и, конечно же, он хотел повидаться с жидом Наумом Коэном. И послушать, как старый хитрец будет его хвалить за его победу. Но сегодня… Сегодня он решил ничего не делать. Каждый день для него был сейчас важен, очень важен, но кавалер решил себе позволить такую расточительность и потратить этот день на безделие.
Хоть один день без дел прожить для него было счастьем. И то после обеда велел Фейлингу седлать коней. Хотел заехать на почту, отправить письма людям своим. Первое в Мален, родственнику и богачу Дитмару Кёршнеру, чтобы тот вызнал, есть ли у него, у Волкова, в городе Малене люди, что ему симпатизируют. А также просил вызнать, какие ещё каверзы затеял граф. Следующее письмо предназначалось Иеремии Гевельдасу из Лейденица. От него он хотел знать, уехал ли его купец (капитан Дорфус) в кантон на торговлю (для разведки). И нет ли ещё каких вестей из казначейства кантона. Другие два письма он слал жене и, конечно же, ей, его ненаглядной Бригитт, о которой он думал всё чаще и чаще. Бригитт он писал, помимо всякой ласки и того, что желает её видеть, ещё и о том, что скоро в Эшбахт явится тысяча триста людей на поселение, и чтобы они с Ёганом думал уже сейчас о том, где их разместить и чем занять.
Как отдал все письма, так поехал домой, и так как время до вечера ещё было, не удержался и решил заскочить в монастырь к казначею Его Высочества и Его Высокопреосвященства аббату Иллариону, так как монастырь был прямо за стеной дома Волкова, а с аббатом у него были самые добрые, почти что дружеские отношения. Но брата Иллариона он в аббатстве не застал. Тот отбыл по делам во дворец курфюрста. Посему Волков вернулся домой.
Дома толклись гвардейцы. Телеги с большими ценностями заполоняли весь двор, но здесь, в прекрасном и безопасном Ланне, в столь большой охране нужды не было, и он велел сержантам найти людям постой. А на охрану ценностей оставить лишь четверых людей днём и восьмерых ночью.
Ужинать он просил, когда колокола монастыря едва прозвонили на вечерню. То есть едва шесть часов было. А сразу после этого он захотел спать. То ли от болезни ещё не до конца избавился, то ли усталость, что накопилась за всю кампанию, его одолевала, в общем, лёг он ещё засветло.
Что такое слава? Если ты не просыпался в своём доме, а внизу в твоей столовой тебя не ждало полдюжины важных господ, то ты не знаешь, что это такое.
Утро, солнце встало совсем недавно. Рука… Рука почти не болит, и в груди ничего не жмёт. Дышится легко. Даже здесь, в спальне, пахнет кофе, Гюнтер, как услышал, что господин встал, тихонечко приоткрыл дверь:
— Велите подавать мыться?
— Давай, — говорит Волков и тут же останавливает денщика. — Стой!
— Да, господин.
— Там, что, внизу люди?
— Да, господин, много разных господ вас дожидается.
— Что за господа?
— Разные господа, разные, — объясняет слуга, — все из нашего города.
— Одежду хорошую неси.
— Синюю? Что недавно купили?
— Да.
Он спустился вниз, чист выбрит, в великолепной своей одежде и благоухая благовониями Агнес, что нашёл на комоде у зеркала. А внизу за столом с Агнес и вправду десяток людей и, судя по одеждам, цепям и кольцам на пальцах, всё люди важные; были среди них и убелённые сединами, и совсем юные. Он сошёл с лестницы и поклонился им, без излишнего, кивком головы. А они вставали и кланялись низко, а молодёжь, без всякой гордости, кланялась ещё ниже. И лишь одно из лиц ему знакомо. То молодой темноволосый красавец с изящной бородкой. Но имени он его, конечно, не помнит.