Читаем Башмаки на флагах. Том второй. Агнес полностью

— Господа, хочу знать, что вы думаете о сложившейся ситуации, и также хочу знать ваше мнение о том, что нам надобно в этой ситуации делать.

Брюнхвальд морщится, трогая свою ногу и говорит:

— По званию мне первому надобно говорить, значит, скажу. Во-первых, мы попали в хорошую засаду, слава Господу, что враг торопился и не успел всеми силами выйти на этот берег, слава Богу, что стрелков не было, видно, не успели подойти. Будь мужиков тут тысячи три, так нас всех бы уже на этом свете не было. Во-вторых, думаю, что к утру они переправят сюда людей ещё. Они знают, что нас мало. Переправят и врежут нам ещё. Я бы так и сделал.

«Отличный у меня лейтенант. Всё по делу, всё правильно говорит».

— В-третьих, — продолжает Брюнхвальд, — если мы сбросим часть провианта, то сможем погрузить на телеги раненых и прямо сейчас уйти отсюда на Бад-Тельц. К утру мы там и будем. Мы сохраним всё, что сможем: и провиант, и телеги, и лошадей, и всех оставшихся у нас людей. Конечно, похороним раненых сначала.

— Капитан Рене, — говорит Волков, глядя на родственника, — а вы как считаете?

— Полностью разделяю мнение господина лейтенанта, — отвечает Рене с поклоном.

— Капитан Роха?

— Надо отсюда убираться, — бурчит тот, он уже не совсем трезв, и не мудрено, Гюнтера он от себя не отпускает, а тот так и наливает ему. — И чем быстрее, тем лучше.

— Ротмистр Хайнквист? — Он теперь командир второй роты, значит, тоже старший офицер.

— Поддерживаю господ офицеров, — отвечает тот.

Волков чуть помолчал и заговорил с заметным упрёком:

— Такое впечатление, господа, что вы все не видели, как наши телеги разбили эту дорогу. Это не дорога, а две канавы, по которым нам придётся идти в темноте, а ещё у нас на пути будет сломанный мостик, который придётся ремонтировать в темноте. И ни при каких обстоятельствах мы до рассвета, даже до заката следующего дня в Бад-Тельц не попадём, как бы ни торопились. Думаю, что мужики нас или догонят к полдню на марше, они смогут идти в три раза быстрее, чем мы с обозом, или уже к вечеру будут ждать в Бад-Тельце. Я не думаю, что они выпустят такую добычу из рук. И тогда…

Он не закончил, все и так понимали, что будет тогда.

— И что же мы будем делать? — с опаской спросил Рене.

Волков не успел закончить, как раз прибежал инженер Шуберт:

— Дозволите сказать, полковник?

— Прошу вас, господин инженер.

— У меня осталось сто восемнадцать человек. Остальные, — он развёл руками, — сбежали.

— Прекрасно, — кивает ему полковник, — они нам будут кстати. Мы думает ставить лагерь. В темноте это, конечно, будет делать непросто, но я думаю, вы справитесь, инженер.

— Сейчас? — переспрашивает Шуберт.

— Да, друг мой, именно сейчас, нам нужен частокол и ров, и нужен он нам до рассвета. — Твёрдо говорит кавалер. — Пока мужики не начнут атаку.

Все молчат, кроме Рене, он опять раздражает Волкова, так как почти срывающимся голосом кричит:

— Лагерь? Здесь?

— А что вам не нравится, капитан? Справа от дороги глубокий овраг, слева крутой берег, поросший лесом, перегородите дорогу с запада частоколом, окопайте его, а на входе поставьте рогатки, вот вам уже и хорошая позиция. Кстати, — он продолжал злиться на Рене, — назначаю вас комендантом лагеря.

— Как вам будет угодно, господин полковник, — растерянно отвечал капитан.

— Это рискованное решение, — заметил Брюнхвальд.

— Да, рискованное, но по-другому обоз мне не сохранить точно. А вас, капитан-лейтенант, и вас, капитан Роха, я прошу срочно быть у лекарей, а после немедленно ехать в Бад-Тельц. Прошу вас как можно быстрее поправлять здоровье и возвращаться в часть. — Говорил Волков, хотя сам не до конца верил, что к тому времени, как офицеры поправятся, его часть всё ещё будет существовать. — Господа, отправляйтесь немедленно.

— Да, конечно, — отвечал Брюнхвальд.

— Слушай, Фолькоф, — забыв про всякую субординацию начал спьяну фамильярничать Роха, — может, мне с тобой остаться?

Это было грубо, но Волкову понравилось, что этот колченогий наглец не хочет его бросать.

— От тебя раненого толку будет немного, к врачу езжай, к монаху, как он тебя подлатает, так и вернёшься. Это приказ.

— Ясно. Ладно, ещё выпью немного и поеду болт из ноги доставать да дыры штопать, ты тут продержись без меня пару дней, — сказал капитан Роха.

Волков подошёл и молча подал ему руку. Рукопожатие старых солдат было крепким. Также руку он подал и Брюнхвальду.

И как только раненых офицеров унесли к лекарям, закричал:

— Кашевары, носите воду, разжигайте костры, еды готовить на тысячу человек! Возницы, лошадей распрягайте, поите, кормите. Мы ставим лагерь. Гренер!

— Да, полковник.

— Вашим всадникам спать тоже не придётся. Часть, десять человек с самым опытным сержантом, отправьте в дозор на дорогу и к бродам. Я не хочу, чтобы хамы появились тут внезапно. Остальные вместе с вами станут на дороге с востока. Сейчас людишки побегут, дезертиров будет много, по дороге, по оврагу побегут, по реке поплывут, всё к Бад-Тельцу. Ловите мерзавцев и волоките сюда.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза