Башне – нет! Петербург против «Газоскреба»

Новгородский летописец сообщает, что в 1300 году шведы построили в устье Охты новую крепость и назвали ее «Венец земли».) И когда уже в наше время историк Адриан Селин обнаружил топоним «Венчище» в переписных книгах конца XV века, он решил, что это перевод шведского «Ландскрона».

Однако шведская крепость на месте новгородской стояла лишь год. В 1301-м ее взял и разрушил новгородский князь Андрей Александрович, сын Александра Невского.

Можно допустить, что иноземное имя было переведено на русский, но трудно вообразить, что память об этом переводе продержалась в народной памяти три столетья. И потому археолог Анатолий Кирпичников предположил, что Ландскрона названа по новгородской деревне, которая могла носить название Венчище. Однако деревни не окружались крепостными рвами, а именно ров древнерусской крепости, как показали раскопки Петра Сорокина, был засыпан шведами при строительстве Ландскроны в 1300 году.

Значит, новгородская крепость старше шведской.

Если «городище» – место, где был городок, «селище», – место некоего бывшего здесь селенья, а «пожарище» находится там, где произошел пожар, то «венчище» – место, где располагался некий Венец.

В синодике XVI века из новгородской Борисоглебской церкви в Плотниках: «…и у Венца избиеных от немець при князе Андреи».

Место на Охтинском мысу в 1600 году не называлось бы Венчищем, если бы оно было названо по Ландскроне.

Ландскрона – это не по названию деревни Венчище, а по названию крепости Венец.

Называние сторожевых крепостей венцами – многовековая русская традиция. При том, не книжная, а фольклорная. При Алексее Михайловиче воевода Богдан Хитрово срубил крепостцу на вершине Симбирской горы на Волге. Это место стало называться в народе «Венцом». (Сейчас так называется центральный район Ульяновска.) При этом город в низовьях Волги строился именно как город-«страж» и главным его назначением было хранить державу от вражеских набегов.

Такой же оборонный смысл и у северного невского Венца. Потому, когда уже не стало ни Венца, ни Ландскроны, население устья Охты помнило начальное название (и оно живет несколько сот лет в топониме «Венчище»).

Видимо, знал об этом и Петр. Название «Кронштадт» (на острове Котлин) в переводе с немецкого «Город-Венец», Кроншлот (первоначальное название города и первый форт, сработанный Доменико Трезини в 1704 г.) – «Крепость-Венец».

В России поселения с названием Венец встречаются только в Муромский лесах (в бассейне Оки между Муромом и Нижним Новгородом), где находятся три села с названием Венец (Сосновский, Богородский и Павловский районы), а также поселок и станция Венец (Ардатовский район). Всё это Нижегородская область.

Что ж, это очень по-русски. Вспомним поговорку: «Конец – делу венец». Дошли по Оке до конца своей земли, и назвали последнюю крепость Венцом.

Известно, что шведы переводили русские названия на шведский:

– в Писцовой книге Водской пятины под 1500 годом упоминается расположенное там торговое поселение, «сельцо на Усть Охты на Неве». Оно дало имя шведскому поселению. Городок Ниен нанесен на карту Карелии и Ингерманландии 1580-х годов, составленную, как полагают, по приказу Понтуса Делагарди  («nyen» и значит по-шведски «невский»).

– шведское Нотебург – калька со славянского (Ореховый город; городок на Ореховом острове; Орешек). Новгородская при истоке Невы крепость существовала раньше шведской. И славянское ее имя предшествует шведскому. Такую же ситуацию мы должны предполагать и в случае с «Венцом» и «Ландскроной».

Все это говорит в пользу того, что в чреде поселений на Охтинском мысу первой была новгородская крепостца Венец, чьи рвы и обнаружил археолог Петр Сорокин.

Теперь все это богатство (три шведских крепости, одна древнерусская и неолитическая стоянка) мы должны сберечь. И если это произойдет, то произойдет – главным образом! – благодаря многолетнему труду журналиста Бориса Вишневского. Он первым объявил войну газпромовской кукурузине, и вел ее на протяжении пяти лет без отпусков и выходных.

Андрей ЧЕРНОВ,

член Санкт-Петербургского ПЕН-центра

От автора

Замысел этой книги, – собрать под одной обложкой все мои статьи, посвященные пятилетней борьбе петербуржцев с 400-метровым «Газоскребом», – родился тогда, когда до победы над ним было еще далеко. И когда очень многим наша борьба казалась безнадежной.

Когда питерская администрация, презрительно отмахиваясь от наших протестов, одно за другим принимала решения в пользу «Охта-центра».

Когда, несмотря на железобетонные аргументы, проигрывались суды.

Когда по телевидению, куда мы не могли пробиться, без устали показывали рекламные ролики газпромовского небоскреба.

Когда в смольнинских газетах в еженедельном режиме объясняли, каким счастьем будет для города появление «Газоскреба».

Когда на площадке Охтинского мыса забивали сваи и разрушали уникальные археологические памятники.

Когда губернатор Матвиенко называла нас «крикливыми защитниками исторического центра», уверяя, что «нельзя жить в музее».