Башни и сады Вавилона

И я сразу понимаю, что он сам гладит свои костюмы и сорочки древним паровым утюгом, возможно даже чугунным, не доверяя этот важнейший процесс никому: ни жене, ни теще, ни домработнице.

Хотя домработницы у него, скорее всего, и нет.

Человек, который может позволить себе домработницу и так внимательно относится к своему внешнему виду, никогда не будет носить костюмы за двести пятьдесят долларов.

А вот жена, судя по тонкому обручальному кольцу белого матового золота, как раз имеется в наличии.

Так что же это получается?

Есть еще в нашей городской прокуратуре честные следователи?

Причем, судя по глазам, не на самых слабых позициях.

Дела…

– Ну зачем же, – вздыхает он, – так официально. Вы же видите, я даже без протокола. Так, поболтать заглянул. А зовут меня Петр Евгеньевич Порфирьев. Старший следователь по особо важным делам Московской городской прокуратуры.

Ого!

А он ведь еще и «важняк».

В их иерархии это что-то типа реального волкодава.

Хотя, собственно говоря, кого еще они прислать-то могли?

Стрельба в самом центре города, да еще среди бела дня, да еще по человеку, не самому последнему на российском рекламном рынке, да еще и с убийством одного из его охранников…

В нынешние времена у нас в столице такое, слава богу, все реже и реже случается…

Мне вдруг становится нестерпимо, мучительно стыдно.

Я вспоминаю, что так до сих пор и не выяснил, кто из ребят погиб.

В смысле, из парней, меня охранявших.

Вечно хмурый, недовольный своим нынешним положением бывший капитан морской пехоты Андрей, швырнувший, как говорят, рапорт об увольнении на стол высокому начальству после того, как из-за начальственной глупости полегла в Чечне почти вся его рота?!

И несколько лет после того бомбивший Москву частным извозом, чтобы хоть как-нибудь прокормиться?!

Он пришел к нам недавно, всего лишь год назад, и только месяцев через шесть немного оттаял, уяснив наконец, что его позвали действительно работать, а не лакействовать.

Сам попросился в «личку».

И все равно не раз говорил мне в глаза, что если б не семья и больная дочка…

Или Димка?!

И еще – я так пока и не дал никаких распоряжений о материальной, да и о любой другой помощи…

Понятно, что их семьям пока сейчас не до этого, но ситуация все равно крайне дерьмовая.

Стыдно.

Не перед семьями, с ними я уж как-нибудь разберусь, деньги на это дело, слава богу, имеются.

Перед собой.

Ладно, с этим красавцем закончу – и сразу же перезвоню в контору, Олегу.

А пока – надо сосредоточиться.

Викентий же насчет этого типа предупреждал…

– Очень приятно с вами познакомиться, Порфирий Петрович, – усмехаюсь я уголком рта.

Он иронично кивает и улыбается.

А у него, думаю, не только рот змеиный.

Взгляд – тоже.

– Если вы думаете, что первый так шутите, то вы заблуждаетесь. Я уже привык. Так что продолжайте, ничего страшного.

– Извините, – смущаюсь я.

Действительно, плосковатая шутка получилась, чего уж там.

Не то что не Хармс и не Ильф с Петровым, даже до уровня «Камеди Клаба» не дотягивает.

– Ладно, – улыбается он опять, заметив мое смущение, – тогда, если можно, я праздно полюбопытствую?

– Да на здоровье, по крайней мере, сравняемся. Вы, наверное, насчет моей фамилии?

– Ну да, – теперь приходит его очередь глаза прятать. – Просто очень уж она какая-то странная…

Я киваю.

Ну-ну, думаю.

Не я один шаблонами в этом мире мыслю, оказывается.

– Многие интересуются. На самом деле фамилия как фамилия. И совсем, кстати, не странная. Просто литовская. Я, правда, при этом литовского языка уже не знаю. Дед из вполне мелкобуржуазной семьи каунасских сапожников в пятнадцать лет сбежал в Петроград к Ленину, революцию делать…

Он хмыкает, снимает очки, протирает стеклышки такой же аккуратной, как он сам, бархоткой, вынутой из специального футлярчика.

– И как? Успешно сбежал?

– Вполне, – киваю я. – Действительно попал к Ленину, какое-то время курьером бегал у него в секретариате. Даже в полном собрании сочинений у вождя упоминается. Сам показывал. Типа, передаю вам эту записку с товарищем Налскисом. Потом, как настоящий романтик, пошел в ЧК.

Он кивает:

– А потом наверняка сел…

Я тихо смеюсь.

– Потом и вправду сел, только не так, как вы, Петр Евгеньевич, думаете. Сел он уже после смерти Сталина. Как сподвижник Лаврентия Павловича Берии. Которого, кстати, до самой смерти уважал, о чем мне, сопляку, постоянно рассказывал.

– Вот даже как. Интересно. Но я, собственно, не за этим пришел. Хотя фамильные тайны вашей семьи штука и вправду, наверное, интересная. Жалко времени нет совсем, чтобы как следует вслушаться. А пришел я вам сказать, Егор Арнольдович, что мы выставили у вашей палаты вооруженную охрану. Не удивляйтесь. Так, на всякий случай. Потому что, не исключено, что для вас еще ничего не кончилось.

Я – молчу, перевариваю.

Он продолжает, водружая наконец-то протертые очки на переносицу: