Башни и сады Вавилона

А тишина и стерильная белизна больничной палаты, одиночество, холодный дождь за приоткрытым больничным окном, мелкий росчерк черных трещин на белом потолке – и все это после того, как в тебя стреляли, к счастью, неудачно, – наверное, лучшие для этого самого дела декорации.

Так что, может быть, я и не прав, и не напрасно Аська эту книжку сюда притащила, рано я горячусь.

Поживем – увидим.

Если еще немного поживем, разумеется.

Тот, кто меня «заказывал», он ведь, может, и не остановиться на достигнутом, я почему-то так думаю…

Глава 14

Поэтому и говорится: если знаешь его и знаешь себя, сражайся хоть сто раз, опасности не будет; если знаешь себя, а его не знаешь, один раз победишь, другой раз потерпишь поражение; если не знаешь ни себя, ни его, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение.

Сунь-цзы, «Трактат о военном искусстве»

…Баб Дуся оказалась именно такой, какой я ее себе и представлял.

То есть именно баб Дусей, а вовсе не какой-то там непонятной Евдокией Ильиничной.

Невысокая сухощавая старушонка с ясным и властным взглядом прозрачных, немного выцветших от времени глаз, пучком волос мышиного цвета и добрым негромким голосом.

Померила давление, укоризненно покачала головой в сторону блюдца с окурками, закрыла фрамугу, аккуратно перебинтовала мне башку, промыв швы сначала ваткой с больно щиплющим едким спиртовым раствором, а потом смазав их резко и дурно пахнущей гадостью.

Быстро и не больно поставила уколы: два в вену и аж целых четыре в два разные полупопия.

И – ушла.

Видимо, вязать носки любимым внукам.

Я еще подумал, что почему-то, по какому-то совершенно непостижимому, но исправно работающему закону подлости, внуки у таких вот хороших старушек обычно вырастают – ну просто полными пидорасами.

Загадка, блин.

Очередной парадокс матушки-природы или своеобразный юмор потусторонних сил.

Может, когда слишком много любви – это тоже плохо?

Да нет.

Меня, похоже, любят.

И довольно серьезно.

Но мне почему-то – все равно не хватает.

Надо обдумать эту херню как-нибудь, на досуге.

Но – не сейчас.

Сейчас нужно заставить себя дотащится до окна, снова приоткрыть закрытую баб Дусей фрамугу и подымить, сидя на подоконнике.

А потом – спать.

Но – сначала надо сделать одно важное, очень важное дело…

…Беру в руки телефон, ищу в записной книжке знакомый номер.

Включаю набор.

Через некоторое время слышу в трубке недовольный, чуть хрипловатый мужской голос.

Он у него всегда недовольный.

Будто его от чего-то очень важного по пустякам отвлекают.

– Да, я вас слушаю.

– Это я тебя слушаю, Глеб, – говорю. – Аська сказала, что ты меня искал. Привет, кстати.

– О как! – теряется он на секунду. – Егорушка!

Я уж и забыл, что он меня так называл.

У него вообще манера такая.

Типа уменьшительно-ласкательная.

Только вот слышать ласковое обращение от этого мрачноватого персонажа – ну скажем так, не совсем комфортно.

Как-то сразу немного не по себе становится.

Вдруг, блин, задумал он чего такое?

– Я, – говорю, – я это, Али. Ты чего хотел-то?

Али – это его старинная кличка, еще по стадионной террасе.

Там протекала и продолжает протекать немалая часть его жизни, довольно странной для посторонних глаз.

Это – его мир.

Его выбор, нравится это кому-то или нет.

Ему – плевать.

И – добрый вечер, как это там, у них, принято говорить.

Да уж…

Кому это он, интересно, добрый? Тому, кому там, в этом их мрачном мироздании голову проламывают?

Или – тому, кто проламывает?

А ведь это когда-то был и мой мир тоже.

Мир бритых черепов, белых легких кроссовок, кельтских татуировок, модных брендов, сломанных носов, выбитых челюстей, проломленных голов и ненасытной жажды быть всегда только первым и лучшим. Мрачный и неприхотливый мир столичных подворотен, проходных дворов и пивных баров.

Мир гостевых секторов всех стадионов Европы, где бы только не играл его московский «Спартак».

Он меня, кстати, когда-то туда и приволок.

В свое время.

А познакомились мы просто как коллеги по бизнесу.

У него и там тоже странноватая репутация была, многие не хотели с ним связываться.

Мне было – плевать, я и сам такой же, в принципе.

Случайная черная клякса на глянцевой обложке гламурного отечественного медиа-бизнеса.

Ошибка оформителя, может быть даже, и вполне сознательная.

Ее просто боятся протирать, чтоб из-под этой блямбы не глянуло в их привычный и душный глянцевый мирок что-то еще более страшное.

Мы с ним как-то на удивление легко в этом разобрались, после чего немедленно подружились.

Вместе работали, вместе шизили на секторе.

А потом – разошлись.

Мне показалось, что я перерос этот мир мальчишеской чести и постоянной готовности бить за эту глупую честь чужие головы и подставлять свою.

А он очень жестоко за это надо мной надсмеялся. Так, что я с той поры просто не хожу на стадионы.