- Вот именно. - Глаза Крейцера блестели. - Я на тебя очень рассчитываю, Георг. Многие считают тебя неудачником, но я-то знаю, что у тебя теоретическая голова. Постарайся. Для меня, для друга - все-таки я тебе всегда помогал. А если что-нибудь выйдет, за мной-то не пропадет, ты знаешь. Любой расчет в институте будет твой. Будешь приходить к нам как домой.
- Надо попробовать.
- Если нужны какие-нибудь аппараты или что-нибудь, я все организую.
Я покачал головой.
- Приборы не нужны. Только время. Следует подумать. Кое-какие идеи уже формируются.
- Какие? - быстро спросил он.
- Пока еще рано говорить.
- Ну все-таки?
- Рано. Это только меня собьет.
- Нет. Намекни.
- Я тебе говорю, нужно подумать. Ты же знаешь мою манеру. Я ложусь на постель и обдумываю.
- А сколько тебе нужно времени? - Его взгляд погас. - Имей в виду, у нас на счету каждая минута. Мы ведь еще не знаем, кто это сделал и что он предпримет в дальнейшем.
- Три недели. Через три недели я тебе скажу, что это такое.
- Может быть, две? Было бы очень кстати, если б две.
- Почему?
- Нет-нет, неважно.
Он уклонился от ответа. Это одна из привилегий, которые присваивают себе сильные мира сего: спрашивать, не отвечая. Крейцер, правда, еще только шел к тому, чтобы стать сильным, но этим он уже пользовался. Еще бы! Начни он мне отвечать, это поставило бы его на одну доску со мной. Вообще он должен был далеко пойти, я это чувствовал. Чистенький, гладенький, слова неосторожного не скажет. Естественно, что оно нелегко, такое диетическое существование. Но дайте ему черное, и он развернется...
Ему не стоялось на месте.
- Слушай, но как я догадался, за кем следить! А? - Он прошелся по поляне. - Да, значит, две недели... Может быть, тебе все-таки что-нибудь надо? Я мог бы приходить иногда вечерами, и ты бы мне излагал свои концепции. Знаешь, это ведь помогает самому... И как у тебя с деньгами? Кофе там, то и се? - Он полез в карман за бумажником. - Ты не стесняйся. Между друзьями...
- Нет-нет. Я же недавно получил.
- Ах да... Отличная, кстати, была мысль насчет Монте-Карло. Я так и сказал шефу. - Он прошелся еще раз. - Но никому ни звука. Когда тебе надо будет еще раз на него посмотреть, ты звонишь мне, что, мол, надо встретиться. Не говоря, зачем. Я тебя буду привозить и отвозить домой, но пока - извини! - с повязкой. Так надо. Тут государственная тайна. Причем имеющая прямое отношение к обороне страны.
- Отчего именно к обороне?
Он удивился.
- Представь себе, что будет, если залить этой чернотой город...
- Город погибнет. Но это как раз не оборона. Нельзя же с целью обороны губить свой собственный город.
- Ах, в этом смысле!.. Ну, может быть... А если залить чернотой поле...
- Поле никогда не сможет родить. Его уже не коснутся солнечные лучи.
- Вообще территория, атакованная черным...
- Это территория, навсегда перестающая существовать в качестве обитаемой территории.
Он остановился.
- Ты читаешь мои мысли.
- Нет, что ты? Только свои.
Секунду или две Крейцер смотрел мне в глаза и подтверждал свою установившуюся точку зрения на меня: неудачник. (Кое-что повисло на волоске.) Потом он подтвердил и успокоился.
- Да... Короче говоря, это может быть как раз то оружие, которого нам, немцам, недоставало в 45-м году. Многое повернулось бы иначе, если б оно было.
- Ну, оружие еще не все, - сказал я. - Ему противостоит кое-что другое. Например, я знал одну девушку, которая стреляла в Париже в 42-м году. (Я вдруг вспомнил эту девушку. Вся моя надежда сконцентрировалась на ней.)
- Какая девушка?
- Француженка. Она стреляла в кого-то из нацистских главарей.
Крейцер неожиданно заинтересовался:
- Весной? В апреле?
- Да, кажется.
- Она стреляла в Шмундта. В адъютанта Гитлера. Ее тут же и поймали... Но какое это имеет значение?
Он остро посмотрел на меня.
- Никакого. Просто она мне вспомнилась...
Мы вернулись тем же порядком в город, и я вышел на Риннлингенштрассе. Сел на скамью в скверике у Таможни и вытянул уставшие ноги.
Жужжала и роилась толпа вокруг.
Почему жизнь сталкивает меня только с цейтбломами и крейцерами? Нет ли во мне самом чего-то предопределяющего в этом смысле? Так ли уж был одинок Валантен и так ли бессильна та девушка?..
Но мне надо было успокоиться и начать подходы к Другому. Атака отбита. Бледный устранен, а Крейцер отодвинут на три недели, в течение которых я должен кончить все.
Вообще я любил это время перед большой работой. Тихо шелестя, как сухой песок, посыплются минуты, соединяясь там, внизу, в часы и сутки. Дни светло замелькают вперемежку с черными ночами, и я погружусь последний раз в чистый мир размышления.
9
Я заснул под утро и увидел во сне батрака.
Он приснился мне, и я сразу понял, чего мне не хватало при возникших обстоятельствах. Я должен был поговорить с ним.
Во сне я настиг его где-то в Баварии. Но, может Ныть, это была и не Бавария, а что-то другое. Мы оказались в большой комнате, стены которой были дымчатыми и колебались, как бы готовясь открыть мне что-то такое, что скрывалось за ними.
Я спросил:
- Скажите, пожалуйста, испытываете ли вы какие-нибудь трудности в жизни?