Башня Драконьей Кости

- Я не знаю, что на меня тогда нашло, - начала свой рассказ Авьен, - просто я в один миг поняла, что я больше не нужна тебе. Я только мешаю. Ты не видел, ты не слышал меня. Ты был все время занят, ты стал большим человеком, Моше, Советником. А я чувствовала себя самой неправильной даву, потому что даву должна учить, а не любить. Но ты сам мог меня учить. Ты знал все лучше, чем я, и я понимала, что твой Дар ты тоже откроешь сам. Так ведь и произошло. А тогда я решила, что без меня тебе будет только легче, потому что я не могла смотреть на тебя, и видеть, что ты не обращаешь на меня внимание. Но я не знала куда идти, я бы сама, наверно, никогда на такое и не решилась бы, но меня попросил Хомарп.

- Да, араршаин Моше, - вступил в разговор ширай, - это только моя вина, и я не знаю, простишь ли ты меня. Хоть когда-нибудь. Я решил, что больше не могу бездействовать. Я уже тогда чувствовал, что Латакия умирает, и я хотел найти корень всех бед. Но я был слишком слаб, а потому попросил, считай, приказал Авьен помогать мне - она не могла отказать шираю.

- Я могла ему отказать, Моше, но не стала - я сама хотела уйти, а так я могла хотя бы перед самой собой оправдать этот поступок. Мы пошли на север.

- Это был спонтанный выбор, - продолжил ширай, - я до последнего момента не знал, куда мы пойдем, просто так сложилось. Тогда я был не похож на ширая. Ты помнишь, я был изможден, едва стоял на ногах, и Авьен поддерживала меня, чтоб я не упал. Мы пошли пешком, Моше. Ты думаешь, почему ты нас не нагнал? Ты нагнал нас. Я видел тебя, но ты не узнал в двух изможденных оборванцах свою даву и ширая. Нет, тогда мы еще не прятались - просто не хотели привлекать к себе лишнего внимания.

- Это нам спасло жизнь, - вновь вступила Авьен. - Когда мы пошли на север, то ничего не знали об "учении", не знали, что шираи там объявлены вне закона. Мы просто шли, как двое бродяг, не пытались что-то вызнать, а потому и попавшись "истинным стражам Латакии" не вызвали у них никакого подозрения. Нас пропустили, потому что сочли неопасными, а марать руки нашей казнью не захотели.

- Нас хранили тридцать шесть богов, Моше, - опять Хомарп, - не иначе. Мы прошли там, где не могли пройти все разведчики Совета Латакии, и попали в земли, где все замки были в руках мятежников, а шираи, да и просто хорошие люди, висели вдоль дороги на деревьях. Это был нищий, обездоленный, голодный край, где только тот, кто назывался сторонником "учения", имел право на достойную жизнь. По крайней мере, мы так думали тогда. Это было ужасно, но мы не могли ничего предпринять.

- Но даже там встречались добрые люди, - продолжала Авьен, - которые пожалели и приютили нас. Они не сочувствовали шираям, они не знали, что я - даву, они сами жили впроголодь, потеряли зимой двоих детей, не выдержавших морозов. Просто пожалели нас, и пустили жить. Ничего не спросив. Нам отдавали последнее, делились лучшим, лишая себя самих, и Хомарп там, наконец-то, поправился.

- Да, только там я восстановил свои силы, хотя бы настолько, чтоб самому, без помощи Авьен, перемещаться. И я больше не мог наблюдать. Я решил, что найдутся те, кто спасут Латакию - хотя бы ты, Моше, я же должен был бороться с тем злом, с которым нас свела судьба. А это было зло - я видел, как обман разъедает сердца людей, в них поселяется гнев, гнев на шираев, на "учителей", друг на друга. Люди стали подозрительными, дети готовы были предать родителей, родители - детей. Повсюду рыскали "истинные стражи Латакии", выискивая предателей "учения" и сочувствующих шираями, не проходило никаких судов, а наказание было только одно - веревка на шею и на ближайшее дерево.

- Это было страшно, Моше, очень страшно, - с горечью в голосе продолжала моя даву, - но мы боролись. Мы не могли это делать открыто, но искали тех, на кого могли бы положиться. Дюжину дюжин раз наши жизни весели на волоске, но судьба и тридцать шесть богов хранили нас.

- Я говорил Авьен, чтоб она не рисковала собой, но она не слушала. Мы действительно искали тех, кто не потерял окончательно разум, то есть делали то же самое, что и "истинные стражи Латакии". Это было нелегко. Север Латакии, и без того не особо многолюдный, был почти пуст после зимы, редкие поселения были отделены друг от друга часами пути, а во многих не осталось людей. Но мы все же смогли найти нескольких соратников, которые поверили нам и пошли за нами. Для открытой борьбы время еще не пришло - "учение" владело всем, мы собирались по лесам, мы говорили друг с другом, мы прятались среди других людей, поклявшись не выдавать друг друга.

- А потом стало жарко, - сказала Авьен, - и "учителя" решили, что одного севера Латакии им мало - они собрали всех своих самых верных соратников, самых озлобленных, самых безжалостных, и отправили их на юг. А потом ушли и сами.