Башня гоблинов

Дико взвизгнув, стоящий человек выплеснул в лицо обидчику содержимое своей кружки. Тот, брызжа слюной, попытался вскочить и выхватить нож, но плащ попал под лавку и не пускал. Пока сидящий боролся с плащом, стоящий осыпал его угрозами и оскорблениями. Видя, что назревает потасовка, развалившийся в углу здоровенный верзила бросил на Рюйса вопросительный взгляд. Рюйс кивнул. Верзила с пыхтением встал, сгреб стоящего за грудки, приподнял, прошествовал к выходу и вышвырнул спорщика на улицу. Затем отряхнул руки и, не проронив ни слова, вернулся на место.

Ванора проводила верзилу долгим взглядом и, обращаясь к Джориану, сказала:

– Ума не приложу, как они проморгали, что на твоем мече стоит имя его незаконнорож…

– Тихо! Молчи об этом. Как выпадет случай, сразу соскоблю.

Она дала Рюйсу знак принести еще вина и спросила:

– Что за титул такой – его незаконнорожденное высочество? Будто в насмешку. Мне рассказывали про великого герцога и его незаконнорожденное высочество, но ни разу не объяснили, что это значит. Который из них правит Оттоманью?

– Они соправители. Когда умирает великий герцог, его старший законный сын по оттоманскому закону наследует титул и становится новым великим герцогом и правителем королевства по гражданским делам, а старший незаконный сын того же самого великого герцога становится его незаконнорожденным высочеством и главнокомандующим армией. Заметь к тому же, незаконнорожденному нечего и пытаться захватить гражданскую власть – оттоманы так чтут закон, что никто просто не пойдет к нему на службу.

– Вот уж потешный способ править страной!

– Оттоманцы ввели этот обычай давным-давно: боялись, что, ежели правитель получит слишком большую власть, подданным житья не будет. Слушай, Ванора, может, не стоит опять напиваться?

– Захочу, так напьюсь. Как ты собираешься спереть этот тримандиламский Ларец?

– Доберемся туда с Карадуром, на месте и решим. План, грубо говоря, такой: я должен подбить клинья к царевне-змее.

– Царевна-змея? Это еще что?

– Бессмертное – а может, и не бессмертное, но лет ей очень много – существо; днем она прекрасная царевна, ночью – огромная змея. Ежели верить Карадуру, царевна имеет дурную привычку неожиданно превращаться в гада и пожирать бедолаг, которые, ни о чем не подозревая, за ней увиваются, чем, кстати, должен буду заняться и я.

Ванора грохнула кружкой о стол:

– Значит, ты мне всю дорогу от Ритосова дома про любовь нашептывал, а сам гадал, как бы окрутить эту… эту змеюку? Вот оно как!

– Послушай! У меня же нет выбо…

– Ты не лучше прочих, такой же лживый подонок! Дура я была, что тебя слушала. Прощай! – И Ванора привстала из-за стола.

– Милочка моя, клянусь именем Зеватасовой клячи, я не понимаю, из-за чего сыр-бор! Ты ведь и сама не без греха…

– Я б не шибко возражала, – яростно перебила его Ванора, – ежели б ты поимел настоящую бабу. Но змея! Тьфу! Счастливо оставаться! Вон где мужчина, он-то мне в самый раз!

Она, пошатываясь, пересекла распивочную и уселась на лавку подле развалившегося в своем углу верзилы. Тот приоткрыл свинячьи глазки; толстые губы на обросшем щетиной лице сложились в улыбку. Джориан плелся следом, взывая:

– Прошу тебя, Ванора, будь благоразумна!

– Ой, да придержи язык! Надоел. – Она повернулась к вышибале: – Как твое имя, великан?

– М-м? Мое имя?

– Ага, красавчик. Твое имя.

– Босо, сын Трийса. Этот малый к тебе пристает?

– Не хочет неприятностей – отстанет.

– Ты кто будешь, малый?! – прорычал Босо, обращаясь к Джориану.

– Никко из Кортолии, ежели интересует. Эта дамочка пришла со мной, но она сама себе хозяйка. Ежели ты ей больше по нраву, я, может, и не одобрю ее вкуса, но выбору мешать не буду.

– Угу, – хрюкнул Босо и снова развалился в углу.

Но Ванору прорвало.

– Никакой он не Никко из Кортолии! – выкрикнула она. – Он Джориан, сын Эвора…

– Стоп! – снова раскрыв глаза и приосанившись, сказал Босо. – Я, кажется, догадываюсь. Ну-ка, ну-ка… – И он с подозрением прищурился. – Случаем, не Эвора-часовщика?

– Ага, он много чего рассказывал про папашу своего…

Взревев, Босо сорвался с места и принялся шарить под лавкой в поисках своей увесистой дубинки:

– Ты, значит, сын того, кто пустил меня по миру!

– Провалиться мне в сорок девять мальванских преисподних! Что ты мелешь?! – оторопело спросил Джориан, делая шаг назад и кладя руку на эфес.

Он попытался выхватить меч, но тот намертво засел в ножнах. Только сейчас Джориан вспомнил о проволоке, продетой сквозь чашку эфеса.

– Я был главным звонарем Оттомани, – орал Босо, – и неплохим, черт побери! Мы с подручными отбивали часы на башне ратуши: ни одного не пропустили. Двадцать лет назад… или десять? А, все равно… твой папаша-проходимец продал городскому совету водяные часы; их установили на башне, завертелись винтики-колесики – и пошло: бом-бом, бом-бом. С этих пор я пробавляюсь поденной работой – жизнь мне загубили! Не удалось родителю твоему блудливому печенки отбить, хоть на тебе отыграюсь!

– Босо! – строго вмешался Рюйс. – Веди себя прилично, коли не хочешь потерять работу, болван неотесанный!