Башня Ярости. Книга 1. Чёрные маки

Принц и «наставник» остались вдвоем. Куртка Арвэля была в крови, но глаза смотрели остро и уверенно. Филипп понял, что удивление прошло и справиться с рыцарем Оленя будет ой как непросто. Так и оказалось. Первый же выпад Арвэля сравнял шансы, теперь ранены были оба. Филипп знал, что любой на его месте или занял бы глухую оборону, или попробовал бы прорваться к двери, но не сделал ни того ни другого. Это был еще один мирийский трюк. Глянув в лицо Арвэлю и сразу же опустив взгляд, Филипп бросил меч и опустил голову, зажимая рану рукой. Арвэль зло рассмеялся и шагнул к сломленному противнику – ему требовался мертвец, а не пленник. Филипп покорно ждал смерти, втянув голову в плечи, сверкнула сталь и… юноша очумевшей кошкой метнулся под ноги убийце, одновременно перехватив и вывернув руку с кинжалом. Кэрна говорил, что, если получится, противник всадит нож в собственную печень. У Филиппа получилось.

Юноша, сам не веря своей удаче, кое-как поднялся. Он был весь в своей и чужой крови, ноги казались ватными, но ему удалось! Удалось! Он выиграл бой, теперь нужно выиграть жизнь. Дверь вроде бы отперта, уже хорошо! Вряд ли гвардейцев оповестили об убийстве. Они просто стерегут замок; если выйти, сказать, что их с братом пытались убить, и потребовать отвести их к королю, охранники согласятся. Должны согласиться… Он потребует в сопровождающие Сашни, они вместе покинут Речной Замок, а что потом? Укрыться в храме? В доме Трюэлей? А может, рискнуть и напасть на Пьера? По закону он – король, а тот, как ни кинь, узурпатор и ублюдок…

Голова Филиппа кружилась, но он сумел собраться с силами, кое-как перевязал рану, шатаясь, миновал разгромленную анфиладу, распахнул дверь в коридор и отпрянул назад, медленно заваливаясь на спину. Невысокий мужчина с арбалетом, стоявший у двери, подождал, пока в синих глазах Филиппа Тагэре погасла последняя искра сознания, и вошел в комнаты. Арвэль полагал, что справится один или в крайнем случае вдвоем с аюдантом. Пьер Тартю счел уместным послать четверых и оказался прав.

Четвертый, не глядя на хрипевшего Уго и мертвого Арвэля, прошел прямиком к Алеку. Мальчик и не думал просыпаться, но чужой взгляд все же почувствовал и отвернулся, зарываясь лицом в подушку. Мужчина все так же спокойно поднял вторую подушку, накрыл ею голову Алека и глянул на клепсидру, замечая время. Через четверть оры он убрал подушку, озабоченно коснулся руки младшего принца, приподнял и опустил веко и вытер руки о покрывало. Дело было сделано.

Луч света падал на пол, выхватывая из темноты ножку опрокинутого стола, половинку красного яблока, рассыпанные перья, толстую книгу, раскрытую ближе к концу. «…За стеной тюремного замка мирно спал равнодушный город. Тишину нарушали лишь звуки колотушки сторожей да редкий собачий лай, люди лежали в своих постелях и видели сны. Им не было дела ни до чужих преступлений, ни до чужой боли. Эжьер вздохнул, прижавшись пылающим лбом к холодному камню и пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли. Он давно не боялся смерти, ему было все равно, что и кто про него скажет. Он был прокаженным, привык к этому, даже научился этим гордиться, но такого понять и принять не мог! Должен же быть предел всему… Должен, но есть ли?…» Дальше страницу заливала кровь, и разобрать, о чем еще думал знаменитый клятвопреступник, было невозможно. Четвертый поднял тяжелый том. Придется сжечь… С пола и стен кровь отмыть можно, а вот с книжных страниц не получится. Филипп не расставался с «Историей Леонарда», об этом знали все…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ UNO AVULSO. NON DEFICIT ALTER [31]

Солнце свирепое, солнце грозящее,

Бога, в пространствах идущего,

Лицо сумасшедшее,

Солнце, сожги настоящее

Во имя грядущего,

Но помилуй прошедшее!

Н. Гумилев

Эстель Оскора

Я проснулась внезапно, словно меня разбудил удар хлыста. Как же я ненавидела это чувство, ходившее за мной по пятам не одну сотню лет. Осознание того, что где-то произошло что-то страшное, несправедливое, подлое, а ты опоздал и не можешь ничего изменить и никого спасти. Вот и сейчас… Я не знала, что и где случилось, и могла лишь молить всех богов, чтобы судьба помиловала Рене и Эрасти. Могла, но не молила, потому что это было бесполезно. В этом мире мы были даже не одни, мы были против всех – судьбы, высших сил, прошлого, настоящего…