Башня континуума

Лицемеры — пускай, с этим Кит не спорил, но отчего — зажравшиеся. В высшем свете все очень следили за стройностью фигур, благо, финансовые средства позволяли. Ох уж эти истеричные подростки с их прыщами и бунтующими гормонами! Кит попытался вспомнить, был ли он таким в свои шестнадцать, — но нет, разумеется, нет. Он всю свою жизнь был славным, послушным, скромным, опрятным мальчуганом, блестяще учился в школе и добился выдающихся успехов в спорте. Уже в детстве у него были твердые моральные принципы и ясные жизненные цели. Он хотел возглавить Корпорацию и служить Копилке. Так что, извините, у него не было ни времени, ни желания для этой прыщавой ахинеи. У него и прыщей-то не было, ибо он регулярно умывался теплой водой с мылом. Поскольку иногда, поймите правильно, дело не в духовности и нравственности, а в элементарной гигиене.

— Вот ведь жирный поросенок, — выговорил Кит с отвращением, — маленькая, наглая, зажравшаяся свинья. Схлопотал, и поделом. Сколько можно над нами издеваться.

— Дорогой, я пыталась поговорить с Дэнни…

— Знаю. Ничего. Это ведь уже далеко не впервые. Папочкины денежки закончатся, гаденыш приползет домой, как миленький. Лучше посмотри, какие я тебе принес красивые цветы.

— Спасибо, но…

— Прекрасно выглядишь, дорогая. Я подумал, что-то мы целую вечность никуда с тобой не выбирались и заказал нам на вечер столик в твоем любимом рестора…

Не закончив фразы, Кит судорожно выхватил из кармана пиджака носовой платок и уткнулся в него. Апчхи, брр.

— Дорогой, ты точно здоров? — спросила Терри очень тревожно. — Я читала в газетах, сейчас повсюду бродит мерзкий вирус.

— Бубонная чума? — остроумно съязвил Кит, хлюпнув породистым носом.

— Нет, но какой-то мерзкий, приставучий грипп.

— Чепуха! — сказ ал Кит запальчиво, и чихнул. — Вечно в газетах пишут всякую чепуху! — прибавил он в сердцах и опять чихнул.

— Вот и твоя сестра так говорила, пока не свалилась с этим мерзким гриппом, а ты ведь все время сидел с ней и приносил клубнику со сливками.

При здравом размышлении Кит не нашел здесь ни малейшей взаимосвязи.

— Виктория любит клубнику, и сливки тоже любит, что здесь такого.

— Да…

— Ведь она поправилась?

— Да. И ушла на вечеринку.

— Терри, успокойся. Сделай глубокий вдох и выдох. Все будет хорошо. Мы все будем жить долго и счастливо, и никогда не умрем — обещаю.

— Но на кухонном полу была целая лужа крови! И твой отец точно сломал Дэниэлу нос! Так нельзя. Ты должен что-то сделать. А если с Дэнни что-нибудь случится?

Правильно, если с Дэнни что-нибудь случится, кто будет во всем виноват? Старший брат, разумеется. А вовсе не сам бешеный, неуправляемый звереныш, постоянно влипающий в неприятности. И не папаша бешеного звереныша, многолетний раб джинна из бутылки. И не глупая курица, вечно кудахтающая над всеми униженными и оскорбленными. И не Виктория, которая вечно оказывалась не причем — тоже достойная жизненная позиция. Хотя, нет, кажется, в этот раз Виктория действительно была — а-апчхи! — не причем. Короче говоря…

— Тереза, иди, собирайся. Мы опоздаем в ресторан.

Сколько Кит ее помнил, — а они были знакомы с детства, — милая, кроткая, тихая глупенькая курица впервые в жизни по-настоящему вышла из себя. Истошно вскрикнув, она вцепилась мужу в лацканы элегантного темно-синего пальто и тряханула.

— На улице темно и холодно! Сейчас январь! Дэнни пальто не взял, так и ушел, в чем был! Он плакал! Он истекал кровью! А если он сейчас прыгает с моста? А твоя сестра сказала, так ему и надо, и отправилась на вечеринку! Как так можно обращаться с маленьким ребенком?

Ее тирада произвела на Кита сильнейшее, буквально неотразимое впечатление. Он был потрясен, сокрушен, сражен наповал.

— Тереза, — процедил он, — я не хочу быть грубым, но, если ты еще хоть разик тряханешь меня, я тоже тебя тряхану. Так тряхану, любовь моя, что мало тебе не покажется.

Терри обомлела и, поняв, что муж ничуть не шутит, разжала пальцы и отпрянула.

— Я не хотела…

— Собирайся.

— Но я…

Кит развернул жену за плечи и подтолкнул в направлении мраморной лестницы, ведущей на второй этаж.

— Иди, переоденься. И поторопись. Пожалуйста.

Присев на роскошный антикварный диван в холле, Кит снял пальто, положил на колени и стал ждать. Ожидание надолго не затянулось. Уже минуту до слуха донесся ржавый лязг и зловещий скрежет. Можно было подумать, сюда направляется ожившая статуя Командора. Но нет. Это был человек, подаривший Киту жизнь и превративший ее в ад кромешный. Его отец.

Сиятельному папаше в ту пору уже стукнуло хорошенько за семьдесят, далеко не юный возраст и полувековой Великий Запойный Марафон давали о себе знать, и все же старик оставался на удивление крепким и статным, будто памятник, изваянный из закаленной бронзы. При одном его приближении все живое корчилось от страха, тоски и безысходности, остро ощущая хрупкость и бренность земного бытия, а главное — его вопиющую пустоту и бессмысленность.