В декабре 2000 года отец ездил на встречу с земляками. Домой пришел радостный, пообедали, немного выпили. Отец начал разглагольствовать (он это любил) на тему о том, что никто не знает когда пробьет его час. «У Господа Бога свой список» — говорил он. — «Когда приходит время, человека по списку забирают». Неожиданно я увидел серую тень, которая окутала голову отца, и мне захотелось его обнять. Что-то кольнуло в сердце. Неожиданно я понял, что он скоро умрет. Между тем его пьяная болтовня казалась неуместной на этом фоне. А отца несло по кругу. «Никто не знает, когда придет его час» Я не выдержал. «Я знаю» — сказал я. Воцарилось молчание. Отец странно посмотрел на меня, а потом две недели не разговаривал. Вот пришел март 2001 г. Накануне 8 марта отцу стало плохо. Он еле передвигался, был вялым, иногда вступал в пустяковые споры. 8 марта ему стало совсем плохо. На свою беду он решил немного выпить. Приехала скорая. Но я и без них поставил диагноз — инсульт. Но он выпил, поэтому его не забрали. Врач со скорой сказала, что, возможно, я правильно поставил диагноз, но поскольку он выпил, будет трудно определиться. Вечером снова вызвали скорую. Вся бригада врачей была пьяная. Пьяный доктор нес ахинею и кричал: — «Мужик, да у тебя ничего нет! Какого хрена ты нас вызвал? А ну, встань, закрой глаза и дотронься до носа». Отец не смог поднести руку к лицу. «Ладно, отвезем тебя в больницу. Собирайте вещички». На лестнице у отца заплелись ноги, хотя он шел в сопровождении врача и медсестры. Еле успел его поймать. Врач только рукой махнул.
В больнице нас долго мурыжили в приемном покое. Диагноз подтвердился. На следующий день говорили с лечащим врачом. Она говорила, что планирует взять у отца пункцию спинного мозга. Нас никто не предупредил, что для этого нужно письменное согласие родственников. Сам отец был категорически против пункции. Но его обманули, сказали, что просто сделают укол. Лично мне и без пункции было ясно, что у него ишемический инсульт, то есть без кровоизлияния в мозг. Там была закупорка сосудов.
После пункции отца парализовало на правую сторону. До нее он еще как-то ходил самостоятельно. На следующий день утром приходим в палату, а отец хрипит и не реагирует на окружающее. Медперсонала нет. Пришлось проводить ему непрямой массаж сердца. Это хорошо, что я сам врач. А так помер бы без присмотра. С этого дня мы стали с матерью по очереди дежурить у отца по полдня, а на ночь договаривались с медсестрами. Первые дни мы сидели вместе. На ночь нас выгоняли. Мать его страшно нервировала. Он на нее матом ругался. Со мной он был спокойным. Он отказался от еды и питья, так как не хотел ходить на утку, а самостоятельно передвигаться не мог. И все время плакал и говорил, что хочет умереть. Смотреть на это спокойно не было сил. Иногда я удирал в туалет, чтобы там проплакаться, затем привести себя в порядок. В этот раз я был во второй половине дня. Вот сижу перед его кроватью, он плачет и призывает смерть. Говорит, что умереть быстро это награда от Бога человеку, а грешники мучаются. Принесли ужин. Он говорит: — Ты поешь, а потом иди домой, сынок». Я не знал, что мне делать, а слезы предательски застилали глаза.