Башня на краю света

— Я точно помню, что ты брал билеты, — сказала супруга, — где-то они должны быть. — И мужчина проворчал, что, само собой, где-то должны быть и нечего устраивать панику, и снова полез сначала в один карман пиджака, потом в другой.

— А может, они у тебя в плаще, — сказал супруга, а мужчина ответил, откуда им там быть, и вообще нечего ей…

Но все-таки поднялся с места, и достал из сетки светлый хлопчатобумажный плащ, и отыскал билеты, и, вздохнув с облегчением, улыбнулся смущенной, виноватой улыбкой, и она тоже улыбнулась с облегчением: она очень за него переживала, уж она-то знала, что такое неуверенность в себе.

Пожилая дама в углу поинтересовалась, нужно ли ей будет делать пересадку, и кондуктор задержался около нее, полистал свой справочник и подробно разъяснил, где ей выходить, и сколько придется подождать, и на какой поезд нужно будет пересесть, и дама сказала «спасибо» и угостила его в благодарность сигаретой, которую он засунул себе за ухо. И дернула же ее нелегкая, когда очередь дошла до нее, задать кондуктору тот же вопрос, а не надо ли и ей сделать пересадку, и она выжидательно уставилась на приветливое лицо под фуражкой, и увидела, как чуть приметно изменилась улыбка, и скорее угадала, чем услышала в голосе суховатую нотку.

— Пересадку? Вам пересесть, я думаю, будет трудновато, поскольку мы идем без остановок.

Она почувствовала, как вспыхнули у нее щеки, и увидела, что лица других тотчас безучастно замкнулись, и не знала, куда ей деться, оставалось только глядеть в окно, и она все глядела и глядела, и твердила про себя время прибытия поезда и время отхода автобуса, и думала, только бы найти автобусную станцию и лучше бы ни у кого не спрашивать.

Вдруг показались какие-то дома, и она застегнула плащ, и привстала, и снова присела, проводив беспокойным взглядом промелькнувшие станционное здание и перрон, слившиеся во что-то неразличимо серое, и мужчина с газетой прошуршал перевернутой страницей.

— Они объявят, — сказал он таким тоном, как говорят непоседливому ребенку, — не волнуйтесь.

Она кивнула, и робко улыбнулась скрывавшей лицо газетной странице с жирным заголовком наверху — что-то насчет самолетной аварии, — и снова отвернулась к окну, и почувствовала, что от такого неудобного положения у нее начинает болеть шея. Она потихоньку поменяла положение и подобрала как можно дальше под себя ноги, чтобы освободить проход пожилой даме, которая пробиралась из своего угла к двери, чтобы выйти в туалет. Мужчина с газетой отодвинул дверь и попридержал ее, и они с дамой обменялись вежливыми улыбками, потом он отпустил дверь, перевернул страницу и вытянул ноги, устраиваясь поудобнее, — купе принадлежало другим, это было их купе, а она чувствовала себя здесь совершенно лишней, будто незаконно заняла чужое место.

Ей захотелось домой, в свою квартиру, муж сейчас спал бы себе, мирно похрапывая, на своей кушетке, а проснувшись, словно по будильнику, минута в минуту, сел бы, зевнул, крепко потер ладонями голову, взъерошив волосы, и спросил, как там насчет кофе. И ей захотелось, вернуться в те, другие, такие далекие теперь субботы, когда и мальчик был вместе с ними, играл на полу в свои игрушки или сидел тихонько за обеденным столом с тетрадью для рисования и красками. Он всегда был такой хороший мальчик, так тихо себя вел, когда муж ложился отдыхать, а когда тот, проснувшись, подзывал его, радостно вскакивал и бежал к нему.

— Поди-ка сюда, Джимми, покажи, что ты там нарисовал.

Нетерпеливое ожидание, с которым один протягивал, а другой брал тетрадь, а затем задумчиво-одобрительный кивок.

— Вот это да… здорово получилось, молодец, ничего не скажешь. Прямо точь-в-точь. Очень похоже. Ну-ка, Лина, взгляни. До чего смышлен, чертенок, а?

У нее перехватило горло, а за окном проплывали все те же мирные картины природы, бесконечно сменяя одна другую, и возникали вдруг маленькие станционные поселки и так же быстро исчезали из глаз. Мужчина напротив сложил свою газету, вынул из нагрудного кармана сигарету и закурил и, затягиваясь и выпуская дым, рассматривал ее минуту-другую, как рассматривают незнакомую доселе, но не слишком любопытную особь животного мира, а потом откровенно зевнул во весь рот, даже не прикрыв его рукой.