Башня. Новый Ковчег 5

Слава, который уже было собрался подняться из-за стола, вздохнул и снова сел обратно. Историю про кузена Додика, сына родной маминой сестры, тети Симы, мама всё равно выслушать заставит, так что лучше не сопротивляться. Да Славе и самому было интересно. Давид, которого в семейном кругу называли Додиком, был намного младше Славы, поэтому особой дружбы между ними не было, но и сам кузен, и его бунт был Славе очень симпатичны.

— Эти дети всегда считают себя умнее родителей, — мама по счастью забыла про семейный альбом, увлёкшись историей своего племянника. — Вот и Додик, представляете, не нашёл ничего лучше, как связаться с какой-то недостойной девушкой, явно сомнительного поведения.

Недостойность этой девушки, по мнению Славы, состояла исключительно в том, что она — не еврейка, но спорить с мамой он не стал.

— Как будто среди наших девушек нет подходящих. Для тебя, Рахиль, он, конечно, слишком молод, но у нас были надежды на внучку моей подруги Бэллы Израилевны, такая милая девочка. Но этот шлимазл и слышать ничего не хочет. Он не хочет жениться на внучке Бэллы Израилевны, он хочет привести в дом какую-то Соколову, которая к тому же беременна, хотя совершенно неизвестно, приложил ли к этому руку наш Додик.

Слава едва сдержал смешок — руку, конечно, Додик может и не прикладывал, но вот другое место, это запросто.

— Сима вся на нервах, — мама недовольно покосилась на Славу, уловив в выражении его лица недостаточное соответствие трагизму момента, и Слава поспешил исправиться, быстро закивал головой, сжав губы в строгую ниточку. — К тому же у дяди Мони неприятности на работе, и теперь ещё и это, одно к одному. Славик, ты бы поговорил там у себя, к тебе же прислушаются. Надо помочь дяде Моне, они нам всегда помогали.

— Мама, я обязательно поговорю, обязательно. Вот как раз сейчас у меня совещание с людьми, которые могут быть полезны в этом вопросе.

Конечно, Слава врал. Дяде Моне, или Соломону Исаевичу Соловейчику, главе логистического сектора, он помочь ничем не мог. Он и сам сожалел о дядюшкиной отставке — дядя Моня был трусоват, но сейчас вполне мог быть полезен им с Долининым. Они бы имели хоть какие-то сведения о том, что происходит в Совете, или, как он там теперь называется.

— Славочка, поговори, на тебя вся надежда. Такие беды на наш народ! Господи, почему же именно на нас всегда происходят гонения. Вся наша история — это сплошные преследования и ужасы. Чем мы так не угодили другим? Почему гои всегда ополчаются на нас?

«Может, потому что вы называете их гоями?» — мысленно хмыкнул Слава, но вслух, разумеется, ничего не сказал.

— Слава, ты поговори с людьми там, наверху. У нас уже стали ходить слухи, что опять будут репрессии на евреев и возможно даже погромы!

— Мама, ну какие погромы? Мы же не в древние времена живём. Успокойся, никаких погромов не будет, — Слава поспешил утешить маму и сделал это вполне искренне.

Ни в какие погромы он не верил. Их новый Верховный, этот стеснительный слизняк в вечных очках, Ставицкий или Андреев, судя по обрывкам информации, которую Славе удалось собрать, был, конечно тот ещё псих, помешанный на чистоте рода и собирающийся вернуть всё так, как было до мятежа Ровшица, но погромы? Нет, погромы — это, разумеется, перебор.

— Всё равно Славочка, ты поговори. И насчёт дяди Мони тоже. Бедная Сима!

— Обязательно поговорю, мама. Ты только успокойся. Тебе нельзя волноваться. Всё будет хорошо, — Слава решительно поднялся из-за стола. — Спасибо, было потрясающе вкусно, я бы с удовольствием посидел с вами ещё, но мне пора. Рахиль, я очень счастлив с вами познакомиться. Очень! Я сражён наповал вашей красотой.

Он обаятельно улыбнулся, поцеловал ошалевшей Рахили её цыплячью лапку, чмокнул в щёку недовольную маму и поспешил покинуть родительский дом. Время уже действительно поджимало, а надо было ещё пройти через весь этаж к южному входу, где дежурили свои люди: только там у Славы была возможность выйти отсюда незамеченным.