Башня. Новый Ковчег (СИ)

Она пребывала в каком-то оцепенении, отупении. Острый шок от смерти Вовки и убийства охранников прошёл, и наступила какая-то заторможенность. Кир и сам чувствовал себя примерно так же. Это было похоже на сон, длинный бесконечный кошмар, из которого никак не удавалось вынырнуть.

— Откуда она у тебя? — повторил он свой вопрос.

А Ника, вдруг закрыв лицо руками, расплакалась, громко, в голос, так, что Кирилл испугался.

— Ну ты что… ты что… — сам не замечая, он гладил её плечи и её волосы, мягкие, тёплые, и повторял. — Ну не плачь… не плачь, пожалуйста.

Он развернул девушку к себе, с силой оторвал её ладони от лица, заглянул в опухшие от слёз глаза, пытаясь разглядеть что-то в тусклом сумеречном свете. Кир видел, как дрогнули её губы, скривились, некрасиво расплылись, размазались, и лицо стало чужим, взрослым. И одновременно, в диссонанс с этим взрослым лицом она совершенно по-детски произнесла:

— Я домой хочу. К папе.

***

— Я думал, ты своего отца ненавидишь.

— Нет… я не могу его ненавидеть. Хочу, но не могу.

Кир сидел, упершись локтями в колени и запустив пальцы в свою густую шевелюру. Он пытался понять, осмыслить то, что рассказала ему Ника, и понимал, что ничего уже не понимает.

Её отец был действительно страшным человеком, и теперь после рассказа девушки у него пропали и те последние крохи сомнения, которые гнездились где-то в глубине души. Ника, словно смерть Вовки связала их, сделала ближе, стерев границы условностей, выложила ему всё: про свою мать и брата, про тайную больницу Анны, про Закон, о котором Кир никогда особо не задумывался, и лишь сейчас, столкнувшись с конечностью человеческой жизни, испугался и его чудовищности, и бесчеловечности тех, кто его принимал.

Кирилл вспомнил, как Егор Саныч с искажённым от боли и гнева лицом, выкрикивал Бахтину:

— Да он — политик, Роман! Как ты не понимаешь, он — политик! Он не мыслит нашими категориями, «хорошо», «плохо», у него свои «хорошо» и «плохо», он четырнадцать лет назад катком по Башне прошёлся, там счёт не на сотни, как сейчас шёл — на миллионы.

Кир понимал, что Егор Саныч прав, во всём прав. Но, с другой стороны, каким бы монстром не был Савельев, к тому, что случилось на КПП, он не мог быть причастным. Или мог?

— А твой отец… он тебя любит?

— Папа? Конечно, любит! — она так яростно это сказала и, посмотрев на него, гневно сверкнула глазами.

— Не сердись. Я просто понять хочу.

— Папа — сложный человек, но он меня любит. Он и маму любил… просто… понимаешь, я две недели думаю, почему так, зачем он тогда так сделал, и не нахожу ответа. Анна считает, что это всё из-за власти, из-за амбиций, честолюбия, а я… Но получается, — она всхлипнула. — Получается, он на самом деле сволочь последняя, раз сегодня такое… Что и Володя умер, и те двое…

— Ника, — перебил он её. — В том то и дело, что я не думаю, что за этим стоит твой отец. Зачем это ему? Тебя с наркотой на КПП задерживать. Зачем?

— Я не знаю.

— Давай подумаем. Начнём с холодка. Откуда он у тебя?

Девушка пожала плечами и тут же нахмурилась.

— Ты думаешь, я наркотики употребляю, да?

— Да тут наркоты на десяток передозов. С такими пакетами дилеры по этажам шастают.

— Я — не дилер!

Она вскочила с кровати.

— Да погоди ты, — он тоже вскочил, схватил её за руку. — Я ж не говорю, что ты дилер. Я вообще считаю, что тебе наркоту подбросили. Такое ощущение, что охрана знала, что у тебя наркотики. Тот первый, толстый, он же целенаправленно рылся в твоём рюкзаке. И потом, помнишь, когда рация включилась? Они знали, что ты пойдёшь. Они хотели тебя задержать. У них даже электрошокеры специально на максимальный режим были переключены, чтобы если что, то наверняка…

Они стояли друг против друга, и он всё ещё держал её за руку — крепко сжимал пальцами маленькую мягкую ладошку. Если б это была любая другая девчонка, мало-мальски привлекательная, Кир притянул бы её к себе, поцеловал, но с Никой он так не мог.

— Я, конечно, не гений, но и не дурак, и не вижу смысла, зачем твоему отцу это нужно. Тем более, ты же говорила, что он даже не знает, что ты внизу.

— Не знает.

— А кто знает?

Она опустила глаза, мягко высвободила ладонь из его руки.

— Я только одному человеку наверху сказала, куда я пошла. Но он… хороший. Он папе не сказал бы никогда.

«Он». Кир криво усмехнулся.

— Почему это?

— Потому что я его попросила.

Она отвернулась, снова села на кровать. На лице появилось упрямое замкнутое выражение.

— Ладно, — Кир сел рядом. — Всё равно твоему отцу смысла нет никакого, чтобы тебя на КПП с наркотой ловили. Мы вообще с Вовкой в больнице дилера одного видели, ему какой-то хмырь очкастый такой же пакет передавал. Очкарик такой, плешивый, тощий…

— Сергей Сергеевич? Он-то тут причём?

— А мне откуда знать? Только в этой больнице, явно, дело нечистое. Плешивый Костылю холодок передавал — точняк. Потом тебя на КПП пасли с наркотой. Может, это Анна твоя тебе в рюкзак её сунула?

— Ты вообще дурак?

— Ну не она, а кто-то другой. У тебя рюкзак где был?

— У Анны в комнате, понял, где, — она сердито и презрительно на него посмотрела.