Башня. Новый Ковчег (СИ)

Он не спрашивал, сколько времени всё это займет у Руфимова, это было неважно. Важно было — запустит он этот чертов энергоблок снова или нет. А уж как долго он с ним мудохаться будет, это дело десятое.

— Запущу.

— А если нет?

— А если нет… вот тогда и утоплюсь.

Павел верил Марату. Не тому, что пойдёт и утопится — это уж само собой — а тому, что запустит. В лепёшку расшибётся, а сделает. А сейчас (Павел читал это в глазах Руфимова, тяжело глядевших на него из-под набрякших век) Марат ждал, что Павел его прикроет. Там наверху.

— Значит, так, — Павел опустил голову, посмотрел себе под ноги. Потом снова поднял взгляд на Марата и повторил. — Значит, так. Я ж с тебя теперь не слезу. Вы же теперь всей станцией будете как сраные веники летать.

— А ты грозен, — засмеялся Руфимов, чувствуя, что победил. — Наслышаны уже, как ты людей Шевчука гонял, чуть не силком в ремонтных цехах удерживал.

— Нажаловался уже?

Недавняя авария по вине Шевчука, которая чуть не стоила потери вентиляции на трёх десятках уровнях, была у многих на слуху.

— Помягче надо к людям быть, Паша, — Руфимов слегка усмехнулся.

— Себе это скажи, — парировал Павел.

***

— Даже спрашивать у тебя не буду, что там у Руфимова, — сказал Ледовской, как только Павел повернулся к нему. — Да ты и не расскажешь.

«Не расскажу», — про себя согласился Павел, в который раз дивясь проницательности генерала. Этот старик обладал отменным чутьём. Хотя, чему тут удивляться? Все они, кто входил в Совет, им обладали. Но Ледовской, у которого помимо чутья были ещё данные персональной разведки, всегда опережал всех на шаг. И то, что он сейчас сидел у него, у Павла, не было случайностью или старческой прихотью. Это было продолжением разговора, начавшегося не вчера.

— Алексей Игнатьевич, ты мою позицию знаешь. Мне это не нравится.

— А мне? — Ледовской звонко хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. — Думаешь, мне нравится? Но либо мы, либо нас. Третьего не дано.

Павел отметил это «мы», вырвавшееся из уст Ледовского. Вплоть до сегодняшнего дня никакого «мы» не было. Что-то изменилось?

— На, смотри.

Ледовской достал из нагрудного кармана маленький планшет, такие были только у военных — более компактные и плоские, чем обычные, более удобные, они легко умещались и в руке, и в кармане, а ещё более быстрые и надёжные. Алексей Игнатьевич провёл пальцем по экрану, снимая блокировку, нашёл, что нужно, и протянул планшет Павлу.

— Внимательно смотри.

Павел быстро пролистал. Он почти ни на чём не останавливался, разве что в паре мест его палец чуть-чуть задержался на странице.

— Вижу — не удивлён, — резюмировал Ледовской.

— Не удивлён, — Павел вернул ему планшет.

Не только у генералов есть своя разведка, у Павла она тоже была. И с недавних пор он знал, кто стоит за возможным переворотом в Совете. То, что ещё месяц назад казалось Павлу крысиной возней, попыткой кого-то и что-то подмять под себя, перетянуть край одеяла, забрать побольше власти, сегодня обнажилось, вылезло наружу, показав свою уродливую харю.

— А раз не удивлён, тогда чего тянешь?

И действительно чего он тянул? Почему? Не потому ли, что человек, который встал по другую сторону баррикад, был его другом? Хотя почему был? Он и сейчас его друг.

— На следующем заседании Совета это прозвучит открыто. У них, — Ледовской голосом выделил «у них». — Всё готово. Формально Совет не распустят, но над Советом будет стоять один человек. Литвинов.

Генерал произнёс Борькину фамилию резко, отчётливо, хлёстко. И эта, в первый раз открыто прозвучавшая фамилия, здесь, у него в кабинете, заставила Павла побледнеть.

— И как же он тогда будет называться. Президентом? Секретарем? Как там назывались правители в допотопные времена? Царём?

— Да хоть Богом. Главное, чтоб фамилия была другая. Не Литвинов, а Савельев.

За последние недели Ледовской раз за разом возвращался к этому разговору. Но идея единоличного правления не нравилась Павлу, и не потому, что он чувствовал, что не готов взвалить на себя всё — он был готов — а потому, что ему казалось это шагом назад. И несмотря на разброд и шатания, которые наблюдались в Совете, он считал, что лучше уж так, чем очередная монархия. И при этом он понимал, что как минимум два человека с ним не согласны. Ледовской — старику претили эти дурацкие, как он сам говорил, игры в демократию, ну и, собственно, Борис, который раз за разом так или иначе поднимал в разговорах с ним эту тему, пытаясь склонить на свою сторону. До недавнего времени Павлу казалось, что ни один из них не перейдёт черту: Ледовской предпочитал роль серого кардинала, а Борис… Борису Павел просто верил. Как другу. Как верил тому же Руфимову, но в том-то и дело, Борька — не Руфимов. И никогда им не был.

— Пока расклад такой, — Ледовской заглянул в свой планшет. Больше для видимости, потому что (Павел не сомневался) знал всё, что там написано, наизусть. — Их пятёрка против нашей. И два флюгера.