Башня у моря

После жуткой сцены с Аннабель я снова и снова спрашивал себя, почему я совершил такую глупость – разоткровенничался с ней. Доверительный разговор с любовницей был оправдан, поскольку я должен был посвятить ее в планы относительно ее же будущего, но что касается Аннабель, то у меня не было ни малейших оснований развязывать язык до формального объявления о предполагаемом браке. Вероятно, я невольно увидел ее в роли наперсницы, которую всегда так хорошо исполняла Нелл. А может быть, простая истина состояла в том, что Аннабель вызвала у меня сильное раздражение и я в желании разозлить ее потерял разум. Третье вероятное объяснение – будто я превращаюсь во влюбленного юнца, который при первой возможности начинает болтать о предмете своего вожделения, – было, конечно, настолько абсурдным, что я напрочь отказывался его рассматривать.

Но по крайней мере один факт был совершенно ясен. Открывшись Аннабель, я теперь был вынужден открыться и Патрику, прежде чем она сама сообщит ему эту новость. Целых десять минут я тщательно взвешивал, что следует ему сказать, а потом с большой неохотой вызвал его в библиотеку.

– Есть один вопрос, который я хочу обсудить с тобой, – начал я и тут же увидел встревоженное выражение на его лице. Неужели я так часто донимал его неприятными сообщениями? Я настолько разволновался, что оставил заготовленную речь и попытался как можно скорее успокоить его. – Это не имеет никакого отношения к твоему прошлому поведению. Это связано с моей поездкой в Америку и родней твоей матери – Мариоттами. В частности, с твоей родственницей Маргарет, младшей из двух сестер Фрэнсиса Мариотта.

Он молча смотрел на меня, доверчиво ожидая продолжения.

– Я очень увлекся Маргарет, когда с ней познакомился, – признался я, – и пригласил ее в Англию следующей весной.

Снова молчание. Он смотрел на меня с пустым, как никогда, выражением. Глубоко вздохнув, я двинулся дальше:

– Патрик, я решил, что она станет частью нашей семьи. Перед отъездом я обсудил с ней это, и мы в частном порядке пришли к договоренности, согласно которой летом следующего года мы поженимся в Лондоне.

Сын по-прежнему смотрел на меня, будто ждал продолжения. А я в раздражении спрашивал себя, услышал ли он хоть одно слово из моего монолога, но тут он произнес:

– Папа, это очень приятно. Могу я поздравить тебя?

– Не представляю, что может тебе помешать, черт возьми.

– Да, конечно. Я… поздравляю тебя, папа. Папа…

– Да?

– Папа, а у нее… – Он снова замолчал и покраснел.

– Что – у нее?

– У нее будут дети?

– Мой дорогой Патрик!

– Я совсем не против, – пробормотал он. – Я люблю детей. Но, папа, тебе нет необходимости делать это. Тебе в твоем возрасте наверняка тоскливо жениться на ком-то, поэтому, если ты чувствуешь необходимость жениться, чтобы иметь еще одного сына, прошу тебя, не доставляй себе столько хлопот, потому что я начинаю жизнь с новой страницы. Я буду так учиться, что никогда больше не разочарую тебя.

– Патрик! – окликнул я. – Патрик!

Он замолчал. Его лицо горело серьезностью, в глазах стояли слезы.

– Мое дорогое дитя, – встревоженно сказал я, – ты совершенно неправильно понимаешь мои мотивы.

– Знаю, ты всегда считал меня виноватым в том, что я погубил здоровье мамы. Нелл мне говорила, что ты даже имя мне не хотел выбирать, а назвали меня в честь тебя только потому, что никто не знал, как назвать иначе.

– Если Нелл сказала тебе это, то, надеюсь, она также сказала тебе, что я видел, как умирает твоя мать, и вообще ни о чем другом думать не мог. Неужели ты полагаешь, что я мог так вести себя, будучи в здравом уме? А что касается твоих предположений, будто я виню тебя в состоянии здоровья матери, то ничто не может быть дальше от истины.

– Тогда почему ты всегда так строг со мной? Если бы ты не держал на меня зла, разве ты бы порол меня так часто?

– Мой дорогой Патрик, – произнес я с облегчением, чувствуя, что мы наконец подошли к сути его недопонимания, – ты должен знать, что когда родитель отдает свое время и нервы исправлению своего ребенка, то он делает это из любви к нему, а не из неприязни или недостатка интереса. Тот факт, что я никогда не оставлял без внимания твое неправильное поведение, должен говорить тебе, насколько ты мне дорог, насколько для меня важно дать тебе наилучшее воспитание. Мне остается только пожалеть, что ты сомневался в моей глубочайшей любви к тебе. Ты – мой наследник. Ничто не может этого изменить, да я и не желаю никаких изменений, хотя мы оба знаем, что твое поведение в последние месяцы оставляло желать лучшего. Но это не имеет никакого отношения к моему намерению жениться, и, даже если Маргарет родит сыновей, ты можешь не сомневаться, что моя любовь к тебе не изменится. А теперь прошу тебя… не надо больше этой глупой болтовни, потому что от нее никакой пользы никому из нас.

Я старался говорить как можно мягче, но, к моему огорчению, он начал плакать. Его душили сиплые рыдания, и он закрыл лицо ладонями в неловкой попытке подавить плач.