Башня вавилонская

Делиться разочарованием не стала. Правильно сделала. Сегодня утром с горя села боком на стол и нашла точку равновесия. Телом, не думая. А голова в это время щелкнула совсем другим. Откуда, на самом деле, взялось то, чему их в университете учили? И как там учили раньше?

Сегодня ей нужно было заступать на смену вечером — очень удобный график: день, ночь, двое суток отдыха. Переработки сотрудников мистер Грин почитал за личное оскорбление и покушение на его личные привилегии, так что все время получалось — вроде бы и работаешь, много и с удовольствием, а вроде бы и не устаешь. Так что можно и свою смену отстрелять, и не уходить, раз уж пришла… и не гонят. Наоборот, обрадовались, погнали в третий «аквариум» и поставили заместителем на новую рабочую группу — что бы там с университетом ни происходило, а остальные дела никуда не делись, а тут у нас сотрудник с личной заинтересованностью и домой не рвется. Тут уже ради такого прыжка по карьерной лестнице останешься и будешь четверо суток сидеть безвылазно, но речь-то идет о другом. О собственной шкуре, о любимом декане и чуть менее, но любимой альма матер.

ИванПетровичу, конечно, писала не она — верней, после утреннего разговора могла бы и она, санкцию ей дали явно и недвусмысленно, но дополнительный слой всегда лучше. Что сделает ИванПетрович, когда узнает, что фронта перед ним теперь не два, а только один — и гадать не нужно. Бросится в объятия Антикризисного комитета, только дым пойдет. И хорошо. И ладно.

Мистер Грин наверняка понял, почему ей нравится, когда ее называют Аней. Она бы на его месте поняла.

Аквариум, сектор этажа с внешней стеклянной стеной, казалось, наполовину висел в воздухе — или даже в мире идей. Почему-то в этих стекляшках особенно хорошо работалось в группе. Это заметили давно, еще до мистера Грина — а Антикризисному комитету щедро отписали пять таких емкостей. Экраны на стенах, экраны на стойках, столы, кресла, ковры — и платиновое осеннее солнце сбоку. Пошел!

К обеду нарисовалась такая прекрасная картинка — флорестийский политический деятель залепил тортом по физиономии всему Совету; Сообщество в лице какого-то пресс-секретаря венецианского представительства сказало, что оно, конечно, инициировало официальное разбирательство — но стандартным же образом, через Совет; синьор да Монтефельтро с горнолыжного курорта в Альпах по телефону на вопрос корреспондента ответил, что он вообще не понял, в чем дело — ну да, полковнику Морану, старому знакомому, и некогда командиру по карибскому кризису, оказывал как член Общественного совета при университете поддержку, а еще лично и сам, от своего имени, и вообще все стороны конфликта, возникшего на пустом месте, его друзья и он надеется на мирное урегулирование…

Господин Щербина — которого Анна помнила не очень хорошо, а потому не оценила, сильно ли он изменился, — шипел в микрофон, обозвал Лима незаконным сыном орла и кукушки, и сообщил, что он собирался официально и без лишнего шума участвовать в разбирательстве как свидетель, а обращение Морана воспринял как естественное развитие ситуации, но вышеупомянутая помесь, видите ли. В общем, без комментариев.

Вышеупомянутая помесь господина Щербину на поединок вызывать не стала — а, будучи поймана в перерыве какого-то заседания по бюджету, ответила возмущенным представителям Совета и прессы, что если события начнут развиваться иначе, чем предсказывалось в его выступлении, то она, помесь, с превеликим удовольствием извинится перед всем Советом вообще и перед каждым конкретным делегатом в частности.

Вот господин проректор Моран явно с удовольствием вызвал бы всех по очереди — но вместо этого торжественно жаловался, что негодяйские иезуиты покушаются на независимый университет. За спиной его гордо высилось белокаменное здание центрального учебного корпуса и реял флаг университета с красной новгородской полосой поперек.

То, что вчера ночью могло обернуться резней, если не хуже, быстро превращалось в малоприятный красочный скандал, радость независимой прессы.

Скандал ширился, разбегался волнами… и сдувался.

Африканские депутаты подали коллективный протест синьору Сфорца как представителю власти на территории Флореста против определения «политика белых» и пригласили депутатов от азиатских регионов поддержать его, но получили такой ответ, что заявили протест уже и против депутатов из азиатских регионов.

Не самая крупная нихонская корпорация неожиданно объявила, что готова предоставить гражданство, работу и защиту всем выпускникам, которые подозревают, что в их адрес могут начаться репрессии. Анна поинтересовалась ставками и условиями — и поняла, откуда такая широта души.

Три прочих филиала университета в коллективном заявлении сообщили, что на них никто не посягал, от иезуитов до террористов, хотя их вроде бы и не спрашивали — и террористов тоже не спрашивали.