Башня (Вздымающийся ад)

В одном все были согласны: что совершенно неожиданно, по вине одной из тех случайностей, которые сыграли в день катастрофы такую большую роль, из кондиционер начал валить густой едкий дым. И это как нажатие курок и вызвало происшедший взрыв.

События развивались так.

Транзистор, настроенный теперь на местную станщ передавал какую-то тихую музыку. Женщин уже не было и никто не танцевал.

В углу здания спокойно беседовали раввин Штейн, епископ О'Тул и преподобный Артур Уильямс. Тема их разговора осталась неизвестной.

На площадке, где за баррикадой из столов шла посади как раз занимал свое место в спасательном поясе Гарри сон Поль, дирижер городского симфонического оркестрг Поль попытался закрыть глаза, но искушение посмс было слишком велико, и ему от того, что он увидел пс собой с этой страшной высоты, где висел словно на волоск тут же стало плохо и его начало рвать. Когда, отчаянно вцепившись в матерчатые лямки, он трясся и подпрыгивал, уверенный, что разобьется, в его голове, как он вс минал позднее, звучал бурный пассаж из "Пасторальной симфонии".

Когда он наконец оказался в безопасности и сержант с Кронски общими усилиями вынули его из пояса, он вдруг упал на колени и поцеловал крышу Торгового центра.

Он был первым из эвакуированных мужчин, и, как оказалось, мог быть и последним.

Официант с тремя детьми все ещё сидел на полу и все ещё не выпускал из рук бутылку "Бурбона". Номер на метке, который он вытащил и который лежал у него в кармане, был девяносто девять. Он уже пришел к выводу, что его шансы на спасение примерно равны шансам целлулоидного пса, преследующего в аду асбестовую кошку. "Бурбон" ему не пошел, но официант решил не поддаваться панике и говорил себе, что будь он покрепче, то неподвластная ему ситуация вообще бы его не беспокоила.

Оба пожарных, шеф пожарной охраны и генеральный секретарь стояли за баррикадой из столов. Один из официантов позднее рассказывал, что в зале все было спокойно, но чувствовалось, что нарастает напряжение, особенно когда не стало женщин, но все вроде бы шло своим чередом.

И вдруг, говорил он, все рухнуло. Ив голосе его звучало удивление тем, что произошло.

Кэрри Уайкофф успел переговорить с дюжиной людей, из которых был установлен только один второй официант. Звали его Билл Самуэльсон, по профессии портовый рабочий, полупрофессиональный футболист и профессиональный боксер, так ничего и не добившийся. Никто больше не сознался, что тоже был в этой группе.

Жара все усиливалась. И в этом тоже все показания совпадали. Официант, стоявший за баррикадой, запомнил это так:

Было жутко неудобно. В разбитые окна дул холодный ветер, так что руки у меня совсем занемели. Но ногам и всему телу было очень жарко, у меня было ощущение, что я в сауне, понимаете, что я имею в виду? Всюду вокруг нас было пекло, но при этом свистел ледяной ветер. И именно это было так... так необычно, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Сенатор Петерс стоял у западных окон и спокойно наблюдал чаек над гаванью и над рекой. Наблюдать птиц всегда было для него безграничным наслаждением, разрядкой, а иногда и потрясением, при котором сердце ходилось от радости, как однажды в Нью-Мехико, когда его взгляд привлекло какое-то движение на горизонте и он быстро насчитал тридцать пять больших летящих птиц, направлявшихся к югу, быстро машущих белыми крыльями с черными кончиками, с длинными, тянувшимися за ними ногами, по которым он без всяких сомнений опознал единственную оставшуюся стаю американских журавлей, которая, видимо, отклонилась от своего привычного маршрута, чтобы миновать бурю, но с фантастической уверенностью продолжала стремиться вперед, к своим техасским гнездовьям.

Теперь, наблюдая за чайками, кружившимися там, вдали, свободными как воздух, он задумался, как сотни раз до того, почему человек в своей эволюции выбрал жизнь на земле.

Губернатор все ещё сидел в канцелярии наедине с уме кнувшим телефоном и своими мыслями. Слышал музыку, звучавшую по радио, в остальном вокруг все было спокойно. Но мыслям губернатора покоя не было.

Почему он даже не попытался использовать свое ложение и пробиться в число первых мужчин, отпра дающихся в спасательный путь к безопасности? Если задуматься об этом, то не найти логического объяснения. Теперь или всего через несколько минут он был бы уже на другой стороне, на крыше Торгового центра, не сидел бы за этим проклятым столом в ситуации чего? Ответ был прост. Не ждал бы конца этой трагедии как уча ник только как зритель. В какую же абсурдную туацию может человек попасть таким образом!

Это же надо, какие мысли позволяет себе человек дине с самим собой! Низкие, трусливые мыслишки, инок и нежные, извращенные, даже безумные мысли: что уге но из того душевного шлака, который варит дьявол в своем котле.

Но ведь это только мысли, которые не опасны, кс рые не превращаются в действия. В этом и состоит разница между здравым смыслом и безумием.