Башня Зеленого Ангела. Том 2

Мириамель не стала возражать, улеглась, закуталась в плащ и закрыла глаза. В их убежище воцарилась тишина, если не считать стука дождя по крыше. Саймон довольно долго сидел неподвижно, глядя на мерцавшие блики костра на бледном спокойном лице Мириамель.

* * *

Примерно около полуночи Саймон обнаружил, что начал засыпать. Он сел, потряс головой и прислушался. Дождь прекратился, но вода все еще капала с крыши на землю.

Он подполз к Мириамель, собираясь разбудить, но помедлил, глядя на нее в красном свете умиравших углей. Она повернулась во сне, и плащ, служивший одеялом, сполз в сторону, а рубашка выбилась из мужских штанов, которые она носила, – в результате обнажилась белая кожа и изгиб нижней части ребер. Саймон почувствовал, как задрожало у него в груди сердце, ему отчаянно захотелось до нее дотронуться.

Его рука, словно по собственному желанию, потянулась к ней; пальцы, нежные, точно бабочки, коснулись кожи. Она оказалась прохладной и гладкой. Саймон почувствовал, что у нее появились мурашки.

Мириамель что-то недовольно пробормотала во сне, словно бабочки превратились в неприятных насекомых, и Саймон быстро убрал руку.

Он немного посидел, пытаясь восстановить дыхание, чувствуя себя вором, которого едва не застали на месте преступления. Наконец он снова протянул руку, но коснулся плеча и осторожно его сжал.

– Мириамель. Проснись, Мириамель.

Она что-то проворчала и повернулась к нему спиной. Саймон снова встряхнул ее, на этот раз сильнее. Она запротестовала, и ее пальцы принялись безуспешно искать плащ, словно она надеялась найти защиту от жестокого призрака, который на нее напал.

– Давай, Мириамель, твоя очередь стоять на страже.

Но принцесса крепко спала. Саймон наклонился к самому уху Мириамель.

– Просыпайся. Время пришло. – Ее волосы оказались совсем рядом с его щекой.

По губам Мириамель пробежала быстрая улыбка, словно кто-то пошутил, но она так и не открыла глаза. Саймон лег рядом и несколько долгих мгновений смотрел на изгиб ее щеки, сиявшей в тусклом красном свете. Его рука скользнула по ее плечу к талии, он прижался грудью к спине Мириамель, и ее волосы упали ему на щеку. Она удовлетворенно вздохнула, слегка к нему придвинулась и снова затихла. Саймон затаил дыхание, опасаясь, что она проснется, он закашляется или чихнет и испортит замечательный момент. Он ощущал, как тепло разлилось по всему его телу. Мириамель была намного меньше, чем он, и он мог бы прикрыть ее собой, как доспехами. Он подумал, что готов лежать так вечно.

Пока они прижимались друг к другу, как два котенка, Саймон заснул. Он забыл, что должен охранять их сон, все разумные мысли исчезли у него из головы, точно листок, унесенный течением реки.

Саймон проснулся один. Мириамель вышла наружу и веткой без листьев чистила свою лошадь. Когда она вернулась, они позавтракали хлебом и водой. Мириамель ничего не сказала о прошедшей ночи, но Саймону показалось, что она стала вести себя не так холодно, как раньше, словно часть льда растопилась, пока они спали рядом.

Они еще шесть дней ехали по Речной дороге, но монотонные дожди, превращавшие ее в жидкую грязь, замедляли продвижение вперед. Погода была такой отвратительной, а дорога совершенно пустой, что Мириамель почти перестала опасаться, что их обнаружат, хотя продолжала прятать лицо, когда они проезжали через небольшие городки вроде Брегсхейма и Гарвинсволда. Они ночевали на почтовых станциях или под прохудившимися крышами придорожных храмов, когда они сидели рядом после ужина и перед сном, Мириамель рассказывала Саймону истории из своего детства в Мермунде. В ответ он вспоминал дни, проведенные среди поварят и горничных; но постепенно стал все больше говорить о времени с доктором Моргенесом, стариком с удивительным чувством юмора и редкими вспышками темперамента, о его презрении к тем, кто не задавал вопросов, и умении радоваться жизненным трудностям.

В ночь после того, как они миновали Гарвинсволд, Саймон неожиданно заплакал, когда рассказывал, как однажды Моргенес поведал ему о чудесах улья. Мириамель с удивлением смотрела, как он старался взять себя в руки; потом бросала на него странные взгляды – прежде Саймон не замечал ничего похожего, и, хотя сначала ему стало стыдно, он не видел презрения на ее лице.

– Я мечтал о том, чтобы он оказался моим дедом или отцом, – как-то сказал Саймон, когда они уже улеглись спать. Хотя Мириамель, как обычно, расположилась на расстоянии вытянутой руки, у него появилось ощущение, что она ближе, чем в любую ночь с того момента, как они поцеловались. Конечно, один раз он ее обнимал, но она спала. Теперь Мириамель лежала рядом в темноте, и ему казалось, что между ними установилось понимание. – Он был так добр ко мне. Мне очень жаль, что он умер.

– Он был хорошим человеком.