Башня Зеленого Ангела. Том 2

Ее голос, сначала слабый на фоне завывавшего ветра, постепенно набирал силу. Непостижимый язык ситхи тек легко и свободно, словно теплое масло из кувшина, несмотря на щелканье и некоторую невнятицу. Песня взмывала ввысь, опускалась и снова поднималась, с каждым мгновением обретая новое могущество. Хотя Эолейр не понимал слов, в них слышалось нечто обличительное и бросавшее вызов. Голос Ликимейи звучал точно медный рог герольда, и, как в зове рога, на фоне музыки проступал металл.

– Что происходит? – прошептал Изорн.

Эолейр жестом призвал его к молчанию.

Казалось, туман перед стенами Наглимунда сгустился еще сильнее, словно закончился один сон и начался другой. Что-то изменилось в голосе Ликимейи, и Эолейру потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что ситхи поет ту же песню, но к ней присоединился еще один голос. Сначала новая мелодия почти не отличалась от песни вызова и была такой же мощной, как у Ликимейи, но там, где у нее звучал металл, появились камень и лед. Через некоторое время второй голос стал вести другую мелодию, вплетая диковинные узоры филигранной работы в колокольные звуки Ликимейи, и кожа графа Над-Муллаха натянулась, волосы на всем теле, даже под одеждой, встали дыбом.

Эолейр поднял взгляд, и сердце у него забилось быстрее.

В тусклом тумане над стеной замка появилась слабая черная тень. Она постепенно поднималась вверх, словно ею двигала чья-то рука. Она размером с человека, – подумал Эолейр, но туман слегка искажал очертания, и в какие-то моменты тень казалась больше, а в следующие – меньше и тоньше любого живого существа. Диковинное видение, одетое в черный плащ, смотрело на них сверху вниз, его лицо оставалось неразличимым под большим капюшоном, но Эолейру не требовалось его видеть, чтобы понять, где находился источник высокого ледяного голоса.

В течение долгих мгновений непонятное существо стояло в мерцавшем тумане над стеной, выводя собственные мелодии над песней Ликимейи. Наконец, словно по общему согласию, оба замолчали.

Ликимейя нарушила молчание и произнесла несколько слов на языке ситхи. Черная тень ответила, и слова зазвенели, точно осколки зазубренного кремня, однако Эолейр понял, что они те же, разница лишь в ритме и резкости речи существа в черном плаще. Разговор казался бесконечным.

Эолейр почувствовал рядом какое-то движение и вздрогнул, а его лошадь взбила копытом снег. К смертным подъехала госпожа преданий Зиньяда, обладательница голубых волос.

– Они говорят о Договоре на Сесуад’ре. – Глаза Зиньяды неотрывно наблюдали за Ликимейей и ее собеседником. – О старых несчастьях и утренних песнях, которые сейчас прозвучали.

– Зачем столько разговоров? – отрывисто спросил Изорн. – Ожидание ужасно.

– Таковы наши обычаи. – Зиньяда поджала губы; ее худое лицо казалось высеченным из бледно-золотого камня. – Впрочем, традиции нарушены со смертью Амерасу.

Больше Зиньяда ничего не сказала, и Эолейру оставалось лишь ждать, преодолевая страх и жуткую скуку, пока шел обмен вызовами.

Наконец существо на стене на несколько мгновений отвлеклось от Ликимейи, и его глаза загорелись, когда оно посмотрело на несколько десятков эрнистирийцев. Широким движением бродячего актера черная тень в плаще отбросила назад капюшон, открыв снежно-белое лицо и тонкие бесцветные волосы – ветер сразу их подхватил и, словно морские водоросли, разметал в разные стороны.

– Шу’до-тжайха! – сказал норн, и в его голосе послышалось нечто сродни ликованию. – Смертные! Они еще станут причиной гибели твоей семьи, Ликимейя Лунные Глаза! – Он, если это был он, говорил на вестерлинге с жесткой четкостью охотника, имитирующего предсмертный крик кролика. – Неужели ты настолько слаба, что призвала на помощь чернь? Едва ли это похоже на огромную армию Синнаха!

– Ты захватил замок смертных, – холодно ответила Ликимейя. Рядом с ней неподвижно сидел на лошади Джирики, и его худощавое лицо застыло, не выдавая ни единой эмоции; Эолейр вновь подумал, что ему никогда не понять ситхи. – Твой господин и госпожа вмешались в распри смертных. Так что тебе нечем хвастаться.

Норн рассмеялся, и этот звук был подобен скрежету ногтей по сланцу.

– Да, мы их используем. Они крысы, забравшиеся в стены нашего дома, – мы можем содрать с них кожу на перчатки, но мы не приглашаем их за наш стол! Они ваша слабость, такая же, как была у Амерасу Рожденной на корабле.

– Не говори о ней! – закричал Джирики. – Твой рот слишком отвратителен, чтобы произносить ее имя, Ахенаби.

Тот, кого Джирики назвал Ахенаби, улыбнулся: